Человек рождающий. История родильной культуры в России Нового времени

Срок родов в июле, так что тепло может меня спасти…

Я могла только об этом и думать, только и делала, что прислушивалась к движению ребенка, и когда долго его не ощущала, то от ужаса обливалась потом и дрожала…

Хочется умереть. Хотя знаю, что это стыдно и малодушно. Думаю, что не умру, потому что люди, близкие к смерти, бывают кроткие и добрые и равнодушные к жизненным вопросам. А я не такая[1359].

Вновь возникавшая беременность была серьезным моральным и физическим испытанием для мемуаристки. На всем протяжении беременностей ее преследовал один и тот же недуг – значительное увеличение «белка» (свидетельство эндометрита), что приводило к выкидышам. Дневник Т. Л. Сухотиной-Толстой уникален, так как в нем она подробно описывала свои эмоциональные переживания, вызванные частыми мертворождениями. Очередную внутриутробную смерть ребенка она воспринимала с облегчением:

Я рада, что я теперь уверена в погибели ребенка. Но не могу еще прийти в себя. Все будущее за эти несколько месяцев было связано с ребенком. Я ничего себе не представляла в жизни до самой смерти, что не было бы освещено этим будущим сыном или дочерью, и теперь все меняется, и я еще не могу найти почвы под ногами[1360].

Следующую беременность, возникшую через несколько месяцев после выкидыша, она встречала записью: «Готовлюсь к тому, что опять он не выживет, но это нелегко»[1361]. Несмотря на многочисленные выкидыши, мемуаристка вновь и вновь пыталась забеременеть. Это делало ее жизнь зависимой от традиционного жизненного сценария, предписанного женщине, в котором репродуктивные функции являлись основными.

Чем были обусловлены женские страхи и фобии во время беременности? По всей видимости, всей предшествующей историей медицины[1362] и тем, как рассказывалось (а точнее – как раз не рассказывалось) молодым, впервые рожавшим женщинам о том, что кроется за пологом спальни, что значит быть замужней женщиной и будущей матерью. Случайно приобретенные знания о собственной сексуальности трансформировались в представлениях благовоспитанных девочек во что-то «мерзкое», «грязное», «отвратительное», «скверное», унижающее и порочащее их возвышенную натуру. Следующим после дефлорации драматичным событием в половой и материнской социализации было осознание репродуктивных особенностей собственного организма. Тяжесть родового акта, боязнь его неправильного течения и использования акушеркой специальных средств (щипцов), проведение врачом процедуры эмбриотомии (внутриутробного раздробления плода), высокий процент смертности рожениц и детей во время родов – все это усугубляло эмоциональные переживания дам в положении. Страх умереть во время родов был типичным для большинства женщин в положении. Это чувство притуплялось при наличии многочисленных беременностей. Вместо него появлялись недовольство и разочарование самой беременностью, которая воспринималась как традиционное, часто повторяющееся и неизбежное явление. А. А. Знаменская, прощаясь с жизнью при первых пяти беременностях, при последующей признавалась: «Родить я не боюсь…»[1363]

Популяризаторы «истинного материнства», врачи и педагоги, в противоположность женским страхам и фобиям в преддверии родов культивировали совершенно иные чувства – радости, трепета, восторга. Известная писательница, активная участница женского движения Евгения Ивановна Конради в произведении «Исповедь матери» своим читательницам представляла романтичную картину материнства: