Человек рождающий. История родильной культуры в России Нового времени

Если первые дети, особенно мальчики, вызывали радость у супругов, то последующие могли вносить разлад в их отношения. Несмотря на развитие идей женской эмансипации, появление возможностей для профессиональной самореализации, на женщин продолжали смотреть с позиции осуществления ими основной функции – деторождения, что свидетельствовало об устойчивости и многомерности патриархата. Замужние женщины зачастую не могли преодолеть цепь бесконечных беременностей и родов. Нередко их осуждали даже самые близкие люди (мужья, матери) – либо за низкую плодовитость, либо за чрезмерность деторождений. «Беременную меня никогда не любил муж», – признавалась в своих воспоминаниях А. А. Знаменская[1347]. Несмотря на распространение противозачаточных средств, многим женщинам эта практика казалась неприличной и немыслимой в их супружеской жизни. Нередко они вынуждены были рожать до полного истощения, при этом не находя сочувствия со стороны супруга. Беременность и роды становились не долгожданным событием, а неотвратимым следствием супружества, которое уже не приносило радости ни самой роженице, ни ее мужу. Показательна ситуация А. А. Знаменской. Забеременев в четвертый раз, она писала:

…тогда-то померкло мне ясное небо. Мне казалось, что я опускаюсь куда-то глубоко, глубоко, откуда нет боле выхода. Скверное это было положение! Недовольство мужа за то, что я продолжаю родить, кормление детей, возня с ними и няньками… ясное сознание, что я остаюсь совершенно одна…[1348]

Эта категория женщин продолжала нести миссию добропорядочной матери, поддерживая репутацию замужней женщины и создавая образ многочисленного счастливого семейства, но в глубине души оставаясь одинокими, несчастными и неудовлетворенными судьбой.

Интеллигентные женщины, склонные к рефлексивным размышлениям, впадали в депрессивное состояние, когда осознавали всю тяжесть традиционного гендерного порядка. Имея за плечами опыт родов, переживая все последствия послеродового состояния, не отойдя от бесконечной «возни» с малолетними детьми, женщина испытывала при новой беременности не радость, а страх и отчаяние. Важно и то, что неограниченные беременности, отсутствие репродуктивной свободы обесценивали переживания материнства. В связи с этим женщины, лишенные возможности ограничивать деторождение, как правило, негативно воспринимали все новые беременности, даже при условии успешного брака и гармоничной семейной жизни. Их интеллектуальное и духовное развитие выходило далеко за пределы исключительно матримониальных ролей. Однако часто они не имели возможности реализовать себя в иных сферах, так как были ограничены традиционными гендерными ролями патриархального общества – жены и матери. Показательна история все той же А. А. Знаменской. Заняться своими любимыми делами – писательством и благотворительностью – она смогла только в зрелом возрасте, после того как выросли дети и умер муж. «Третий возраст» и вдовство приносили столь желанную свободу, возможность личной самореализации и творчества.

Жизненный сценарий графини П. С. Уваровой во многом схож. После смерти мужа, известного археолога А. С. Уварова, и взросления детей она успешно реализовалась в сфере археологии, став первой женщиной – председательницей Московского археологического общества.

Несмотря на различие в ощущениях, абсолютное большинство авторов дневниковых записей во время беременности испытывали страх смерти, а их поведение отличалось депривацией собственного «я» и табуированием своего положения. Суть страхов беременной предельно точно выразила Симона де Бовуар в известной работе «Второй пол»:

Беременность – это драма, переживаемая женщиной внутри себя; женщина ощущает беременность и как обогащение, и как потерю; зародыш составляет часть ее, и одновременно он, как паразит, эксплуатирует ее; она им владеет и сама в полной его власти; в нем все будущее; вынашивая его, она чувствует себя огромной, как вселенная; но само это богатство уничтожает ее, у нее ощущение, будто она сама – ничто[1349].