Человек с двумя жизнями. 33 мистические, бьющие в самое сердце, истории о войне

Терстон и качели разделились – вот и все, что можно было увидеть снизу; обе его руки выпустили веревку. Легкие качели полетели назад; его тело подбросило вперед и вверх. Хотя прошел, наверное, всего миг, он показался нам вечностью. Я крикнул – а может, мне показалось: «Боже мой, неужели он так и не остановится?!» Он пролетел близко от ветви дерева. Помню, какую радость я испытал при мысли, что он схватится за ветку и спасется. Я думал о том, выдержит ли ветка его вес. Он пролетел над веткой; снизу я отлично видел его силуэт, четко очерченный на фоне голубого неба. Даже сейчас, через много лет, я отчетливо помню человеческую фигуру высоко в небе – прямую, с поднятой головой, с прижатыми друг к другу ногами, а руки… его рук я не вижу. И вдруг, с ошеломляющей внезапностью и скоростью, он перевернулся и камнем полетел вниз. Все снова закричали и инстинктивно бросились вперед. Перед нами что-то вращалось; мы различили ноги. Потом послышался ужасный звук удара о землю. Земля содрогнулась. Многим из тех, кто не раз видел смерть в самых ужасных ее проявлениях, стало дурно. Многие, пошатываясь, уходили с места происшествия; кто-то, не в силах устоять, садился на землю или прислонялся к деревьям. Смерть подло воспользовалась своим преимуществом; она применила незнакомое оружие; испугавшись, придумала новый план. Мы не знали, что у смерти имеются такие ужасные средства, что она способна быть такой отвратительной.

Тело Терстона лежало на спине. Одна нога, которую он как будто подогнул под себя, была сломана выше колена; кость вонзилась в землю. Из распоротого живота вывалились внутренности. Шея была сломана.

Руки были плотно скрещены на груди.

Убит под Ресакой

Лучшим солдатом в нашем штабе считался лейтенант Герман Брейл, один из двух адъютантов. Не помню, где его нашел генерал; кажется, его перевели из какого-то Огайского полка. Никто из нас его раньше не знал, да и странно было бы, если бы мы знали, так как не было среди нас двоих из одного штата и даже из соседних штатов. Кажется, генерал считал, что служба при его штабе – отличие, которое надлежит присваивать благоразумно, дабы не порождать местнических раздоров и не угрожать целостности той части страны, которая еще составляла единое целое. Он не брал к себе даже офицеров, служивших под его началом. Вместо того он набирал адъютантов в других бригадах. В подобных условиях заслуги человека должны были быть поистине выдающимися, чтобы о них узнали его родные и друзья; к тому же «рупор славы» уже слегка охрип от собственного красноречия.

Лейтенант Брейл, шести с лишним футов роста, был великолепно сложенным блондином с серо-голубыми глазами. Обычно обладателей таких глаз считают необычайно храбрыми. Поскольку он почти всегда ходил в полной форме, даже в бою, когда большинство офицеров стараются одеться не так приметно, он являл собою очень яркую фигуру. Что еще можно о нем сказать? Он обладал манерами настоящего джентльмена, головой ученого и сердцем льва. Ему было около тридцати лет.

Вскоре все мы не просто преисполнились восхищения, но и полюбили Брейла. Но в первом же бою после того, как он к нам присоединился, в бою у Стоун-Ривер, мы с искренней тревогой заметили, что он обладал одним весьма нежелательным, тем более для солдата, качеством: он очень гордился собственной храбростью.

На протяжении всей той страшной битвы, когда приходилось драться на хлопковых полях, в кедровых рощах или за железнодорожными насыпями, он никогда не прятался, кроме тех случаев, когда генерал строго приказывал ему идти в укрытие. У генерала же часто находились заботы поважнее, чем жизнь его штабных офицеров – или тем более жизнь его солдат.

Во всех последующих сражениях, в которых участвовал Брейл, происходило то же самое. Он сидел на коне, словно конная статуя, под градом пуль и картечи, на самых открытых местах – более того, оставался на месте даже там, где долг призывал его отступить или позволял остаться в безопасном месте. Без особых усилий и без всяких дополнительных выгод для своей репутации он вполне мог прислушаться к здравому смыслу и в короткие промежутки между рукопашными схватками находиться в относительной безопасности, насколько это возможно на поле боя.

Даже если спешивался, по необходимости или из почтения к командиру или сослуживцам, он вел себя точно так же. Бывало, стоял, как скала, посреди поля, в то время как остальные офицеры и солдаты прятались в укрытии. Офицеры более опытные, старше его и по возрасту, и по званию, к тому же славившиеся своей невозмутимостью, укрывались за гребнем холма, щадя жизни, бесконечно более драгоценные для страны, а Брейл совершенно хладнокровно стоял на вершине холма, глядя в ту сторону, откуда враг вел самый ожесточенный огонь.