Человек в поисках себя. Очерки антропологических и этических учений. Том 1. Античность и Средневековье

Человек, по Аристотелю – виновник своего характера. Тем самым он ответствен за свою порочность и достоин похвалы за свою добродетельность. Человек не «дан» и не «задан». Он становится тем или иным в силу того, что нравственные качества воспитуемы; данное от природы существует лишь в возможности, и формирование нравственных качеств зависит от направления развития.

Этика Аристотеля

Важнейшее завоевание этики Аристотеля в ее реалистическом характере, в том, что он «отверг и вечность «индивидуального» духа и бога позитивных религий» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 99). В отличие от этики Платона Аристотель ставил земные, лишенные религиозно-мистических облачений цели – воспитать в каждом свободном человеке качества гражданина государства. Его этика совершенно не имела перед собой задачи готовить души к переселению в мир вечных идей посредством постижения истинного блага. Именно обращение к жизненной практике позволили Аристотелю преодолеть религиозно-мистический характер этики Платона и моральный релятивизм софистов.

Нравственным идеалом для Аристотеля является бог – совершеннейший философ, «мыслящее себя мышление».

Понятие блага неизбежно связано с целью, к которой стремятся ради нее самой и не рассматривают эту цель только как средство достижения иной цели. Истинное, высшее благо должно отвечать назначению человека, оно «…заключается в деятельности души, сообразной с деятельностью, а если добродетелей несколько, то в деятельности сообразной с лучшею и совершеннейшею добродетелью, и притом в течение всей жизни, ибо «одна ласточка еще не делает весны», как не делает ее и один день; точно так же один день или короткое время еще не делают человека счастливым или блаженным» (Там же. С. 12).

В отличие от платоновского понимания добродетели как врожденного свойства души Аристотель убежден, что добродетель есть приобретенное качество, и поэтому «блаженство есть цель общая всем, ибо все, не совсем лишенные добродетелей, в состоянии достичь его известным обучением и трудом» (Там же. С. 15). Классификация добродетелей у Аристотеля вытекает из его антропологии: каждая добродетель сопряжена с той или иной частью души. Это деление имеет не мистико-религиозный смысл, как у Платона, а генетико-биологическое обоснование.

Противопоставляя этику другим наукам, Аристотель говорит о том, что этическое знание ценно не само по себе, как знание в других науках. Более важно знать пути достижения и овладения этим знанием: этика рассматривает добродетель «не просто, чтобы знать, что она такое, но и чтобы знать, каким путем она достигается»[121]. Более того, Аристотель даже противопоставляет нравственность наукам и говорит о том, если человек в науках преуспел, но в нравственности отстал, то в целом он деградирует: Кто двигается вперед в науках, но отстает в нравственности, тот более идет назад, чем вперед[122]. В отличие от всех прочих наук, этика существует не затем, чтобы знать, что такое добродетель, а чтобы стать добродетельным, иначе от этой науки не было бы никакого проку[123]. – говорит Аристотель. Если бы даже, продолжает философ, такое знание и было возможно, оно бы мало способствовало счастью, ибо важно не просто знать, а действовать.

Построение широкомасштабной этической системы Аристотель начинает с прояснения понятия блага и с вопроса о том, способен ли человек его достичь. Тем самым философ формулирует проблему свободы воли и оценки поступка. Далее, какими путями следует идти человеку к достижению блага? Наконец, что есть высшее благо как наиболее достойная цель человеческих стремлений?

Критикуя Сократа, Аристотель в «Большой этике» говорил, что для достижения добродетели помимо соответствующего знания нужно еще длительное самосовершенствование, тренировка в совершении добрых поступков.

В других науках знание еще можно приравнять к искусству: Кто знает врачебную науку, тот уже и врач; так же и с остальными науками. Но с добродетелями – иначе: если кто знает, в чем состоит справедливость, от этого он еще не стал сразу справедливым…[124] и …знание о том, что такое мужество, еще не делает человека мужественным[125].

Человек становится справедливым, – писал он, – только совершая справедливые дела, умеренным – поступая умеренно, мужественным – действуя в опасных ситуациях и привыкая не испытывать страх. Трусами же делаются, привыкнув трусить. Любого человека можно сделать храбрым, если с молодости приучить его не трусить в опасной ситуации. Это дело воспитателя – государства.