Человек в поисках себя. Очерки антропологических и этических учений. Том 1. Античность и Средневековье

презрение к тому, что не зависит от нас»[191].

Счастье, истинное благо – в добродетели, которая целиком и полностью является созданием самого человека. Поэтому нравственная сущность неуязвима для любых превратностей жизни. «Возьми мое тело, мое имущество, мою честь, мою семью, – но мысли моей и воли никто не может у меня отнять, ничто не в силах их подавить»[192].

Эпиктет еще дальше уходит от политеизма язычества и подходит к монотеизму христианства. Для него уже нет сомнений в том, что существует Единый Бог – Создатель всего. Одним из последних «остатков» языческой религии в его философии является допущение существования наряду с Богом-Отцом ряда других, подчиненных ему богов. Но важна даже не эта деталь, а то, что источником всего высокого и благородного в человеке Эпиктет признает Бога: Если бы люди могли усвоить мысль, что Бог – отец и людей, и богов, то я думаю, что в их мыслях о себе не было бы ничего неблагородного и низкого[193].

Эпиктет, будучи сам рабом, говорит об относительности свободы и рабства. И то и другое у него – не социально-политические, а моральные категории, состояние души: Где человек находится противясь, там его тюрьма… Свободный человек распоряжается только тем, чем можно распоряжаться беспрепятственно. А распоряжаться вполне беспрепятственно можно только самим собою. И потому если ты увидишь, что человек хочет распоряжаться другими, то знай, что он не свободен; он сделался рабом своего желания властвовать над людьми… Раб тот, кто не умеет владеть собой[194].

Свобода достигается лишь посредством нравственного совершенствования человека, которое носит либо форму приспособления, либо форму активного восприятия действительности. Достижение свободы есть внутренний личный процесс, не зависящий от внешних условий жизни. Проповедь равных возможностей раба и свободного, мужчины и женщины в достижении нравственного совершенства и обретении внутренней свободу было вызовом тому подавлению личности, которое имело место в императорском Риме. Призыв к скромному образу жизни в чем-то роднит этику Эпиктета со взглядами Эпикура: «По отношению к телесному не иди далее простого удовлетворения потребности в еде и питье, одежде, кровле и прислуге. Но отбрось от себя все, что принадлежит роскоши и блеску»[195].

Эпиктет учил, что круг обязанностей каждого человека определен данной ему ролью. Характер же исполнения этих обязанностей находится во власти человека: хорошо их исполнить – значит следовать истинной добродетели. После того, как человек узнал принципы своего поведения, и коль скоро он согласен с ними, ему не нужен никакой наставник. Он сам определяет себя в добродетели, и поэтому на нем – вся полнота моральной ответственности. «Даны тебе принципы, которые я должен был одобрить; и ты их одобрил: а кого же еще учителя ожидаешь ты, чтобы свалить на него заботу о твоем исправлении, а? Ты ведь не ребенок, ты уже взрослый человек. Если теперь небрежешь о себе и распускаешь себя, откладываешь и откладываешь, без конца назначаешь и пропускаешь день, с которого начнешь следить за собой, то, в конце концов, утратишь даже сознание того, что вовсе не преуспеваешь в мудрости и проживешь и умрешь дюжинным человеком»[196].

Эпиктет очень ценил качество человеческой жизни. Как и для христиан, для него ценность имеет не жизнь сама по себе, а ее качество: смерть – это не самое плохое, что может случиться с человеком, поскольку физическая смерть – это еще не конец существования души. Не то жалко, что человек родился или умер, что он лишился своих денег, дома, имения, – все это не принадлежит человеку. А то жалко, когда человек теряет свою истинную собственность – свое человеческое достоинство[197].