Пессимизм этого сочинения отличается от пессимизма Сенеки тем, что он – космического масштаба: человек – песчинка в необъятности мироздания, и род человеческий – не более чем временное явление, обреченное на исчезновение в небытии. Шатким становится не только положение личности, но и положение империи. Фатализм, смирение, пессимизм, аскетизм, свойственные мировоззрению Марка Аврелия, явились отражением кризиса Римской цивилизации и язычества как формы религии и культуры. В дверь античного мира все настойчивее стучался новый духовный властелин – христианство. Марку Аврелию и некоторым последующим императорам еще удавалось сдерживать этот напор. Однако через столетие с небольшим, что по меркам древнего общества срок совершенно незначительный, христианство опрокинуло навзничь язычество и воцарилось в умах народа.
Высшее благо осуществляется в общеполезной деятельности. Он призывает: «Старайся сохранить в себе простоту, добропорядочность, неиспорченность, серьезность, скромность, приверженность к справедливости, благочестие, благожелательность, любвеобилие, твердость в исполнении надлежащего дела… Чти богов и заботься о благе людей. Жизнь коротка, единственный же плод земной жизни – благочестивое настроение и деятельность, согласная с общим благом»[203]
.Долг Аврелий видит в конкретном долге гражданина и человека. Сознание исполненного долга – мощный противовес пессимизму. «Я исполняю свой долг. Ничто другое не отвлекает моего внимания: это или нечто неодушевленное, или неразумное, или заблудшее, или же не знающее пути»[204]
. «Всегда ревностно заботься о том, чтобы дело, которым ты в данный момент занят, исполнять так, как достойно римлянина и мужа, с полной и искренней серьезностью, с любовью к людям, со свободой и справедливостью; и о том также, чтобы отстранить от себя все другие представления. Последнее удастся тебе, если ты каждое дело будешь исполнять как последнее в своей жизни, свободный от всякого безрассудства, от обусловленного страстями пренебрежения к велениям разума, от лицемерия, себялюбия и недовольства своей судьбой. Ты видишь, как немногочисленны требования, исполнив которые всякий сможет жить блаженной и божественной жизнью. Да и сами боги от того, кто исполняет эти требования, ничего больше не потребуют»[205].В рамках стоической философии Аврелий учил: «
Человеку «радость – делать то, что человеку свойственно», а именно: любить ближнего, быть благожелательным, терпимым, почитать благом собственное деяние, а не награду за него. Именно такой человек может быть и становится нравственно свободным. При этом, по Марку Аврелию, над ним уже не властны ни рок, ни промысел, ни случайность. Каково бы ни было мироустройство, оно не может ни отнять, ни ограничить нравственную свободу как свободу человеческого духа.
Нравственная деятельность только та, что совершается по свободной воле, по моральным мотивам, а не по чужой воле или по собственным прихотям и произволу.
Любопытны размышления философа о соотношении внешней и внутренней свободы. Марка Аврелия интересует прежде всего свобода внутренняя, то, что названо было индивидуальной свободой воли или нравственной свободой, в отличие от внешних – политических, экономических и иных социальных свобод. Всегда в борьбе угнетенных с угнетателями свобода внутренняя противопоставлялась внешней несвободе.
Как и у всех стоиков, у Марка аврелия внешнему миру, в котором все подчинено мировому разуму, противостоит внутренняя, духовная свобода. Основание добродетели заключено в этой свободе, к которой направляется воля, руководимая разумом. Мудрость и добродетель совпадают, ибо зло люди совершают по неведению. Поэтому высшего блага достигает мудрец и тем успешнее, чем дальше он уходит от суетных мирских желаний и треволнений, чем раньше он избавляется от ложного суждения о вещах. Само высшее благо есть общеполезная деятельность. Зла в мире нет, ибо оно противоречит всеблагости бога.
Этика стоиков – удел тех, у кого нет сил что-либо изменить в своей жизни, судьбе и потому полагает человеческое достоинство в беспрекословном принятии ударов судьбы. Мужество стоиков – это мужество отчаяния, ибо их свобода – иллюзия, самообман, так как произвол и жестокость не исчезают оттого, что их называют «вне нас находящимися вещами» и потому не имеющими отношения ко злу. Стоический мудрец проповедует мужество смирения, провозглашая свободу духа, ибо неспособен освободить тело.