Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря

Именно такую, крайне нелестную характеристику дают, как будто сговорившись, своим согражданам-«люмпен-пролетариям» сами античные классики. В том числе и люди вроде Цицерона, слишком часто использовавшие, (в реальной жизни), столь осуждаемые ими (в своих высокоморальных и назидательных сочинениях) качества «человеческого сусла» в своих собственных целях, и позволявших себе тем больше (и главное — безнаказаннее) презирать обманываемых ими голодранцев, чем легче те позволяли себя обманывать.

Конечно, все упреки, брошенные античными авторами римскому плебсу, были справедливы. Однако это — лишь одна сторона медали (у которой их, как всем известно, две). Сегодня мы знаем, что мы, в сущности, ничего не знаем («респект и уважуха» мудрому Сократу!). В эпоху Цезаря, как и во все прочие эпохи, хвалебный глас сладкозвучных гимнографов и мифотворцев, как и грифель (или, как сказал бы римлянин на нашем месте — «стиль») анналистов, в равной степени не удостаивают своего внимания «навоз истории», воспевая лишь героев и царей, гордо возвышающихся над серой массою презренного простонародья, радовавшейся возможности перехватить где-нибудь лишний асс.

А если не асс, то любую другую монету, римскую или же чужеземную. Обменять последнюю на римскую всегда можно было у менялы — представителя профессии, распространенной в «Вечном Городе» не меньше, чем профессия ростовщика. Римские легионы покорили многие страны, и отовсюду стекались в Рим награбленные римлянами деньги. Чтобы обменять эти монеты на медные римские ассы или серебряные сестерции, приходилось обращаться к людям, знающим цену монет — к менялам. В лавках или на уличных лотках менял обмен, разумеется, производился так, что хозяин никогда не оставался в накладе. Да и могло ли быть иначе? «Приходи, прибыль!»…

Асс с изображением двуликого Януса на аверсе и ростры — на реверсе

Вне всякого сомнения, в эпоху затянувшейся на целое столетие агонии Римской республики, плебс был скопищем неуверенных в своем завтрашнем дне деклассированных элементов. Эти жалкие людишки вообще не трудились (или трудились в очень редких случаях), хотя всегда хотели есть.

Неужели лишь в силу присущей им порочной лености? Не думаю. Ведь у них отняли возможность трудиться. Как уже говорилось выше, массовый импорт рабской рабочей силы (главным образом — военнопленных) лишил подавляющее большинство свободных ремесленников возможности заниматься своими ремеслами, дав в то же время владельцам латифундий возможность отнимать землю у свободных мелких земледельцев, поскольку обработка земли с помощью «говорящих орудий» была, в условиях постоянного притока таковых извне, рациональней и, главное, дешевле. Римский мелкий земледелец, уходивший на войну, чтобы ценой своих крови и пота, сделать Рим «мировой» державой, по возвращении к родным пенатам узнавал, что его землица продана или отдана в залог богатому, могущественному соседу-латифундисту. И что те «варвары», которых он, свободный мелкий земледелец, в свою бытность доблестным легионером, победил на поле брани во Фракии, Африке или Азии теперь, обращенные (с его, свободного мелкого земледельца, мобилизованного в «несокрушимую и легендарную» римскую армию, помощью) в рабов, обрабатывают его бывшую пашенку…Что же должен был теперь делать этот почтенный земледелец — «illе agricola honеstus» — в столь печальной для себя ситуации? Котомку за плечи — и в Город на Тибре…

Рискуя повториться, мы еще раз подчеркнем, для большей ясности: постоянный приток лишенных своей землицы земледельцев и отслуживших свой срок легионеров постоянно (после каждой выигранной ими для «вечного» Рима войны) пополнял массу городского «люмпен-пролетариата», увеличивая и без того огромное число обездоленных, кое-как живших (а точнее — прозябавших) на скудное государственное подаяние — «гуманитарную помощь» тех времен. Власть имущие, отнявшие у мелких свободных производителей возможность жить своим трудом, снабдили их «в утешение» соответствующей их новому положению идеологией, гласившей: труд — презренное занятие, подобающее лишь столь же презренным рабам, и потому недостойное свободного римского гражданина.

Но как же и за счет чего же жили эти прикрывавшие свою наготу заскорузлыми от пота и въевшейся грязи рубахами-туниками «простые свободные римские граждане» — столь гордые своей свободой «тунеядцы»?

Лавка римского менялы