Человеководы (СИ)

   Профессор сидел за большим письменным столом, совсем пустым, если не считать раскрытого медицинского журнала. Это был бодрый старик лет шестидесяти, дочерна загорелый, с небольшой седой бородкой и пышными усами, переходящими в баки; на бугристом носу сидели золотые очечки, за которыми остро поблескивали серые, очень светлые глазки. Одет профессор, несмотря на жару, был в мягкий серый костюм с черным галстуком в горошек. Лежавшие на столе руки, тоже дочерна загорелые, сцеплены крепкими, сухими пальцами.

   - Ну, проходите, покажитесь нам, - фальцетом пригласил он. - Богатырь, богатырь... Просто Алеша Попович.

   - А его и зовут Алешей, - засмеялся Чартков.

   - Вы, надо полагать, идейный безбожник?

   - Наш он, - радостно подтвердил Чартков, - свой в доску.

   Сечин застенчиво улыбнулся.

   - Не верю я во всю эту чертовщину, - признался он.

   - А в искусственное обсеменение по способу Иванова верите? - усмехнулся в усы профессор.

   Простодушное лицо Сечина выразило удивление.

   - Так ведь то наука.

   Профессор пожал плечами:

   - Некоторые называют мои опыты шарлатанством. Так вы, полагаю, хотите послужить матерьялистическому учению?

   Сечин скромно промолчал.

   - Что ж, - сказал профессор. - Тогда снимайте штаны, голубчик.

   Сечин растерянно заморгал длинными ресницами.

   - Снимайте, снимайте, что же вы?

   Сечин взялся за ремешок, недоверчиво глядя на профессора: не шутит ли? Профессор и не думал шутить. Тогда он решительно спустил штаны.

   Чартков крякнул.

   Профессор привстал за столом и удовлетворенно пробормотал: "Угу".

   - Эраст Васильевич, - попросил он, - не сочтите за труд, проведите стандартные замеры. Хотя я и на глазок дам не меньше девяти дюймов.

   Пока Чартков ходил за инструментом, профессор вышел из-за стола и, задумчиво жуя губами, принялся ходить вокруг Сечина.

   - Мать, отец живы? - спрашивал он.

   - Не. В голодуху обои померли. Одни мы с сестренкой остались.

   - Сестра где?

   - Как мама с батяней померли, мы в город подались. Я на фабрику, сестренка к нэпманам в услужение. - Сечин захихикал: - Щекотно очень, товарищ Чартков.

   - А вы потерпите, - сказал профессор. - Венерическими болезнями: сифилисом, гонореей - не страдали?

   - Кто?

   - Да вот вы, например?

   Сечин помотал головой.

   - Случаи эпилепсии, шизофрении в роду были?

   - Чего?

   - Я говорю, падучая в семье была у кого?

   - Не, падучей не было. Мы, Бартановы, крепкие. У меня дядька рукой по две подковы разом гнул. Да и я, ежли на кулачки, насмерть могу зашибить. Ненароком.

   Чартков кончил замеры.

   - Ну что? - спросил профессор.

   - Ровно девять дюймов! - провозгласил Чартков.

   - Ага, - сказал профессор и разрешил: - Надевайте штаны!

   Он вернулся за стол и достал из журнала какой-то листок.

   - Идите сюда, юноша. Что здесь изображено?

   - Круг, - сказал Сечин.

   - Отлично. Грамотный?

   - А то.

   - Пьете много?

   Сечин нервно облизнулся.

   - С сегодняшнего дня будете пить только воду и квас. Вам понятно?

   Сечин молча кивнул.

   - Тогда, будьте любезны, распишитесь вот здесь. - Профессор пододвинул ему журнал. - Эраст Васильевич, разместите товарища. Поставьте на полное довольствие и покажите питомник. Да проследите, чтобы без надзора никаких половых сношений!

   - Будет сделано, Илья Иванович!

   - И дайте ему мензурку. Побольше.

   Чартков радостно кивнул.

   Он провел Сечина в смежное помещение и протянул ему мензурку.

   - Знаешь, чего делать-то? - заботливо спросил он. - С Дунькой Кулаковой баловался когда? Ну вот, значит, и того... Я сейчас выйду, а через пять минут вернусь. Чтобы все было готово. Эх, Алеша, завидую я тебе! В каком деле участие примешь!

   Разместился Сечин по-барски - в отдельной комнате с видом на Кавказский хребет. Он бросился ничком на топчан, заломил руки за голову и, скрестив вытянутые ноги, довольно ощерился. Все складывалось как нельзя более удачно. Он втерся в доверие к болвану Чарткову, пришелся по душе профессору. Теперь осталось только найти детеныша. И тогда... белый пароход... теплый ветерок Атлантики... роскошные берега Африки...

   Дверь распахнулась, и в комнату вошел Чартков.

   - Отдыхаешь, товарищ? - радостно прокричал он. - А я тебе поесть принес. До обеда-то сколько еще времени, а ты, чай, проголодался.

   Он протянул Сечину лепешку и кусок козьего сыра. Сечин спустил ноги на пол и с удовольствием принялся жевать.

   - Подзакусишь, и пойдем обезьянник смотреть, - сказал Чартков. - Видел когда антропоидов?

   Сечин промычал что-то с набитым ртом, помотал головой.

   - Это такие, скажу я тебе, твари! Ровно люди, только звероподобные. Ну, ты жуй, жуй, не торопись.

   Солнце стояло уже высоко, когда они вышли из особняка и направились на задний двор.

   Еще издалека Сечин услышал громкое, раздраженное тявканье и лопотание. Откуда-то понесло острой, едкой воньцой. Присыпанная песком дорожка свернула налево и привела к большой клетке-вольеру, в которой непрерывно, как заведенные, бегали и прыгали уродливые, похожие на собак, существа. Собакоголовые обезьяны - в Африке туземцы уничтожали их сотнями, как саранчу. Завидев человека, они принялись бесноваться еще оголтелей, крича и вереща так, что можно было оглохнуть. Чартков двинулся дальше, и Сечин поспешил за ним.