Человеководы (СИ)

   Колесо... Сечин припомнил, как профессор показывал ему листок с изображением круга и спрашивал, что там изображено. Что он тогда ответил? Уж точно, не "колесо"... Черт! Неужели прокололся?

   В дверь тяжело бухнули.

   - Эй, паря, на выход! Профессор вызывает.

   В коридоре стоял вислоусый "дядя".

   - А где товарищ Чартков? - спросил Сечин.

   - Нам не докладают. Проходь, не разговаривай!

   Профессор сидел за письменным столом и что-то быстро писал. Он поднял голову и, не переставая писать, кивнул Сечину на стул. Эти изысканные деревянные стулья с тонкими изогнутыми спинками остались явно от прежнего хозяина. Сечин уселся на стул верхом, как на лавку. Ему отчего-то сделалось скучно.

   Профессор закончил писать, отложил перо и поднял на Сечина серые насмешливые глазки.

   - Рассказывайте, - потребовал он.

   - Что рассказывать? - спросил Сечин.

   - О своем крестьянском житье-бытье рассказывайте. А я послушаю.

   Начинается, подумал Сечин.

   - Какое в деревне житье? - усмехаясь, сказал он. - Известно, какое. Своей лошади нет, да и сохи тоже. Буде добрый сосед пособит, дак ему за то отработать надобно. Десятину вспашешь - рублев пятнадцать лошадных дай... - Сечина несло, он уже сам не слышал, что говорил, - ...да сыру пуд, да ситцу аршин десять, да сапоги.

   - Сапоги? - весело переспросил профессор.

   - Соседу, значит, сапоги, а сам в лаптях ходи, - подтвердил Сечин, - а то и босый. Да потом за молотьбу - всю солому. А зерна до нового урожая не хватит. Зимой - что делать? Подговоришь ребят - да в город, на какую стройку наймешься. Надоело! Надоело на земле корячиться, хочу весело жить. Вот и махнул к вам.

   - А я думал, вы матерьялистическому учению послужить хотели, - напомнил профессор. Глаза у него смеялись.

   - Ну да, ну да, - закивал Сечин, - почему не послужить? Харчи хорошие, работой особливо не нагружают - что ж не служить?

   Профессор задумчиво покивал. Сечин напряженно ждал.

   - Вот что, рязанский крестьянин Бартанов, - сказал наконец профессор, - никакой вы не рязанский крестьянин. Это вы Чарткову очки втирайте, а я, простите меня, не первый год психотехникой занимаюсь. Итак, кто вы?

   Сечину вдруг стало весело.

   - Вы правы, Илья Иванович, - сказал он, поднимаясь со стула. От былой гнусной расслабленности в нем не осталось и следа - он был подтянут, собран и четок в движениях. - Позвольте представиться: прапорщик 5-го Гусарского Александрийского полка Российской Армии Сечин, Алексей Петрович. - Он коротко, по-военному кивнул и щелкнул пятками.

   - Вот так-то лучше, Алексей Петрович, - отечески проблеял профессор. - Да вы садитесь. Курите, если желаете. И - рассказывайте, рассказывайте!

   Сечин сел и закурил.

   Он нервно и горько усмехнулся.

   - Новейшие теории говорят, что до нашей Вселенной была другая. Я это знал без всяких теорий. В той другой Вселенной я был романтиком, носил котелок и курил сигарки. Потом романтика кончилась, и я, хоть и числился по-прежнему гусаром, попал в разведку. Вам приходилось когда-нибудь участвовать в допросах? Не приведи, Господи! И я не выдержал и бежал... бежал в Африку. Африка! Вечная и изменчивая, как женщина... Дьявол дернул меня вернуться. Вы не поверите, Илья Иванович, ночами просыпаюсь - и плачу.

   Сечин, вытянув губы, задумчиво посмотрел прямо перед собой, папироса тлела в его пальцах.

   - Что привело вас сюда? - спросил профессор. - Хотя можете не отвечать. Вас подослало ко мне бело-грузинское подполье. Небось, сам господин Тетерин? Не удивляйтесь, он уже пытался связаться со мной. Но год назад я еще не разочаровался в Советах...

   - А теперь разочаровались?

   - Меня мало интересует общественное устройство, Алексей Петрович. Меня интересует наука, расширение границ человеческого познания. До Октябрьской революции наука была скована религиозными предрассудками. Октябрь открыл перед ней новые возможности.

   - О каком же разочаровании вы тогда говорите? - удивился Сечин.

   Лицо профессора на мгновение обмякло, он несколько раз моргнул.

   - Я уже старик, господин Сечин. Иногда мне бывает трудно отрешиться от старых отношений. Можете обвинить меня в непоследовательности, но... меня пугает прагматичность Советов. Наркомздрав предложил мне, если опыты по гибридизации человека и антропоида увенчаются успехом, создать опытную станцию по разведению обезьянолюдей. Этакая новая отрасль народного хозяйства - человеководство. - Он произнес это слово с сарказмом. - И они, наша молодая смена, человеководы с холодным рассудком и стерильными руками... Есть в этом что-то отталкивающее.

   - Илья Иванович, дорогой, почему же вы не плюнете на все и не махнете в Париж? С вашим именем...

   - Париж! Я третий год пытаюсь опубликовать свои работы в научных журналах Парижа и Берлина. Меня приглашают в Америку читать лекции. Японцы безуспешно добиваются разрешения посетить питомник. Я скован по рукам и ногам. Эти красноармейцы... Чартков этот... вы думаете, они для моей охраны? Они следят, чтобы я, не дай Бог, не вздумал улизнуть. А вы говорите: Париж! И потом... у меня здесь дочь.

   - Так что передать Тетерину? - спросил Сечин.

   Профессор Иванов помедлил с ответом.