Человэльф

Апартаменты были оформлены в стиле арт-деко в соответствии с личными пожеланиями Алвы. Этот эклектичный стиль, представляющий собой синтез модернизма и неоклассицизма, а также испытавший значительное влияние кубизма, конструктивизма и футуризма, полностью отвечал ее вкусам. Комната, в отделке которой щедро сочетались слоновая кость, крокодиловая кожа, алюминий, редкие породы дерева и серебро, поражала богатством цветов и буйством орнаментов. А еще более откровенно бьющим в глаза и потрясающим воображение шиком.

Сама Алва органично вписывалась в этот пейзаж. Место же Лахлана, который, к величайшему для Алвы сожалению, считался ее мужем, было в одном из дешевеньких отелей на правом берегу Сены, построенных для туристов в районах Оперы, Лувра, Больших бульваров, вокзала Сен-Лазар. В отелях с обшарпанными и скудно обставленными тесными комнатушками, нахальной неряшливой прислугой и сомнительной репутацией.

Plaza Athenee расположился на avenu Montaigne, в соседстве с Avenue des Champs-Йlysйes, знаменитыми Елисейскими полями, но, главное, с самыми известными в мире домами моды. Здания с вывесками Sonia Rykiel, Christian Dior, Jimmy Choo, Louis Vuitton и многие другие следовали здесь одно за другим, каждый день гостеприимно распахивая свои двери перед ней, Алвой. Еще одним из преимуществ Plaza Athenee в глазах Алвы был собственный винный погреб, где сомелье часто и лично для нее, Алвы, проводил дегустации лучших и, разумеется, самых дорогих в мире вин.

Правда, за все это великолепие расплачивался Лахлан. Но и он понимал, что не будь этого прискорбного для Алвы обстоятельства, ему никогда бы не попасть в спальню жены, тем более в пижаме и в такую рань – на часах не было еще и одиннадцати. Кроме того, он благоразумно ни разу не упрекнул жену в непомерных для его оклада премьер-министра тратах. Поэтому сейчас Алва была вынуждена выслушивать его, страдая от яркого солнечного света, который, несмотря на плотные гардины на окнах, все-таки умудрялся проникать в комнату через мельчайшие поры ткани.

Алва в расшитом золотыми лилиями полупрозрачном шелковом пеньюаре полулежала на больших мягких подушках в огромной кровати, которая была выполнена в том же любимом ею стиле арт-деко и напоминала царское ложе изголовьем сложной изогнутой формы, щедро украшенным резьбой и позолотой. Она болезненно щурилась от мифического солнца и реального голоса мужа, режущего ее слух. Лахлан говорил много и громко, обильно брызгая слюной, но из всего им сказанного она поняла только несколько фраз – в них говорилось о Совете ХIII и адмирале Сибаторе.

– Адмирал Сибатор хочет выйти из состава Совета тринадцати? – не сумев совладать со своим удивлением, спросила она, когда муж замолчал, к ее великому облегчению.

И была за это наказана, потому что он снова заговорил.

– Алва, ты меня совсем не слушаешь, – сказал Лахлан, едва сдерживая раздражение. – Я уже битый час твержу тебе, что адмирал Сибатор погиб. И, следовательно, место, которое он занимал в Совете тринадцати, становится вакантным. Так почему же мне не занять его?

– Насколько мне помнится, адмирал Сибатор был млит, а ты – эльф, – со свойственным ей здравомыслием, которое обеспечило ей тот образ жизни, который она вела, заметила Алва.

– Если бы все было так просто, я не стал бы говорить с тобой об этом, – возразил Лахоан.

– И это было бы очень мило с твоей стороны, – заявила Алва. – Я так устала! Ты не представляешь, где я была этой ночью, и что мне пришлось пережить, когда этот несносный метродотель…

– Алва! – с отчаянием воскликнул Лахлан. – Но ты должна понять – если я стану членом Совета тринадцати, то ты сможешь продолжать вести привычный тебе образ жизни в Париже. Если же нет, то, боюсь, нам придется вернуться на остров Эйлин Мор, он же – суверенное государство Эльфландия, премьер-министром которого я служу.

– Это еще почему? – возмутилась Алва. – Если тебе так хочется, уезжай на свой остров хоть сегодня, но один. Я останусь в Париже.

– Но я не смогу оплачивать твои счета, и тебе тоже придется уехать, – вкрадчиво сказал Лахлан. – Мои доходы… А, что о них говорить! Мы в долгах, Алва. И нам не расплатиться, если в самом ближайшем будущем ничего не изменится в моем финансовом положении. Я не хотел тебя расстраивать, Алва, прозой жизни, но это так.

– А о чем ты думал раньше? – глаза Алвы окатили мужа гигантской волной презрения. – Когда предлагал мне стать твоей женой?

Говоря это, Алва забыла, что в то время, когда это случилось, Лахлан был всего-навсего скромным чиновником, получающим жалкие гроши по милости эльбста Роналда, а она – еще более бедной шансонеткой, зарабатывающей себе на жизнь полуночным пением в одном из парижских café chantant. И то, что тогда предложил ей Лахлан, казалось Алве сказочным богатством. Но уже давно то, что в ту давнюю пору ему удавалось зарабатывать за год, она тратила за один день своей нынешней роскошной жизни. Лахлан мог бы напомнить ей об этом. Но предпочел промолчать. Ни к чему хорошему это все равно не привело бы.