– Благодарю тебя, повелитель Фергюс, за столь высокую оценку, – сказал Грайогэйр, и на этот раз уже его голос поражал своей сухостью. – И поздравляю с доверием, которое тебе оказал Совет тринадцати. Если тебе понадобится моя помощь в розыске изменников, можешь на меня рассчитывать.
– Ты что-то знаешь о том, где они могут быть?
– Нет, к сожалению. Иначе они уже были бы здесь.
– Как мешок с алмазами?
– Да.
– Меня удивляет, что ты не оставил алмазы себе. Вероятно, у тебя есть другая цель, более заманчивая, чем разбогатеть?
– Моя цель – верой и правдой служить Совету тринадцати.
– Ты настолько высоко ценишь его?
– Истинно, повелитель Фергюс.
– Дороже алмазов, – сказал Фергюс. И это был не вопрос, а утверждение. – Но не дороже жизни?
– Я тебя не понимаю, повелитель Фергюс, – сказал Грайогэйр.
– А жаль, – бесстрастно заметил эльф. – Вакансии бывают не только в Совете тринадцати.
С этими словами эльф повернулся к Грайогэйру своей узкой костлявой спиной. Грайогэйр проводил его задумчивым взглядом. Лахлан подошел к гному.
– Что, уже подыскиваешь себе другого хозяина? – спросил он, презрительно кривя губы.
Грайогэйр неопределенно хмыкнул, ничего не ответив. И ушел, оставив Лахлана в бешенстве.
В дальнем углу конференц-зала туди Вейж, пэн-хоу Янлин и тэнгу Тэтсуя обменивались мнениями, кланяясь друг другу после каждой произнесенной фразы.
– Туманная история, – произнес пэн-хоу.
– Смердит, – подтвердил туди.
– Как и все, что имеет отношение к млиту Сибатору, – сказал тэнгу.
И все трое согласно закивали головами, настороженно поглядывая на собеседников из узких бойниц, в которых прятались их глазки. Их очень удивляло, что они впервые сошлись во мнении все трое сразу.
К ним подошел леший Афанасий. И они, замолчав, начали кланяться ему, выражая свое явное почтение и скрытое желание, чтобы он поскорее ушел и не мешал их глубокомысленной беседе.
Отойдя от этой компании, леший подошел к гному Вигману, который в это время заинтересованно обсуждал с рарогом Мичурой, ундиной Адалиндой и гамадриадой Дапн цену, за которую можно было бы продать огромный алмаз, найденный у сержанта Дерека. Положив руку гному на плечо, чтобы привлечь его внимание, леший спросил:
– Как дела, Вигман?
– Афанасий, не сейчас, – ответил гном. – Поговорим об этом позже.
И он продолжил свой спор с рарогом, который утверждал, что разделив алмаз на несколько мелких частей, можно выручить за него больше денег, а, главное, намного быстрее. Гном высказывал диаметрально противоположный взгляд. Мнения ундины и гамадриады разделились. Это была патовая ситуация. Но никто даже не подумал спросить лешего, чтобы одна из сторон получила численный перевес. Афанасий считался диким и невежественным лесным духом, и его все чурались.
Леший подошел к очокочи Бесариону и, дружески ударив его кулаком в горб, росший из грудной клетки, сказал:
– Отметим нашу встречу, Бесарион? Как это принято у людей, недолгих им лет жизни.
Очокочи радостно гукнул. Огромный, нескладный, заросший с ног до головы рыжей, цвета ржавчины, шерстью, он тоже чувствовал себя здесь чужим, как и леший. Окружающая роскошь словно давила на очокочи, заставляя невольно пригибаться, так что начинало казаться, что и на спине у него тоже появился нарост. Он хлопнул лешего по плечу и, приобняв друг друга, два косматых товарища вышли из конференц-зала, обмениваясь на ходу звучными шлепками и довольным уханьем.
Как только они скрылись из вида, гном Вигман, оставив свою компанию, поспешно вышел в другую дверь, куда незадолго до того удалился, прихватив кожаный мешок с алмазами, эльбст Роналд.
Гном очутился в комнате, которая была полной противоположностью конференц-залу с его строгим деловым стилем. Здесь эльбст отдыхал в перерывах между заседаниями, которые иногда шли одно за другим в течение дня, а то и по ночам, когда решались важные для всего мира духов проблемы. И комната полностью соответствовала вкусам Роналда. В ее отделке использовался преимущественно янтарь, включая панели, украшения и панно, который дополняли золочёная деревянная резьба, зеркала и мозаичные картины из агата и яшмы. На всем лежал отпечаток ХVIII века, эпохи, когда роскошь была возведена в ранг искусства. До Вигмана доходили слухи, что первоначально этой комнатой владели прусские и российские императоры, а эльбсту она не стоила ни гроша, но сам глава Совета ХIII об этом благоразумно молчал, а гном не осмеливался его расспрашивать.
Эльбст полулежал в массивном вольтеровском кресле и, покачиваясь, рассматривал огромный алмаз, который он извлек из мешка, а сам мешок небрежно бросил под кресло. Несколько алмазов высыпались из распахнутой горловины и сиротливо лежали на янтарном полу.
– Что тебе? – недовольно рыкнул эльбст, увидев гнома. – Я устал.
– Вопрос, не терпящий отлагательства, – торопливо произнес Вигман. Но, увидев, что его слова не произвели ожидаемого эффекта, добавил: – Вопрос ценой в триллионы долларов!
– Изложи в трех словах, – потребовал эльбст, – Произнесешь четвертое – и я откушу тебе голову.
– Нефть. Сделка. Люди.