Человэльф

– И не только, – прикоснулась она к его руке. – По древней традиции, а мы, духи, свято их чтим, осужденному на смерть перед казнью полагается прощальный обильный ужин. Но не подумай, что из милосердия. А чтобы он еще больше сожалел об этой бренной жизни, расставаясь с ней.

– Мудрено, – невольно усмехнулся, Борис.

– Мудро, – поправила его Катриона. – Но в нашем с тобой случае они просчитались. Этот ужин будет посвящен не сожалению о нашей казни, а радости из-за рождения нашего Человэльфа. Ты не возражаешь?

– Я не возражаю даже против того, чтобы наш Человэльф пошел умом в свою маму, – заявил Борис. – Красотой, так уж и быть, в меня.

– Ах, ты! – воскликнула Катриона, замахиваясь на него. – И этого человека я люблю!

Он перехватил ее руку и прижал Катриону к своей груди. Обнял ее. Их губы соприкоснулись. И время остановилось для них.

Но не для всего остального мира. Внезапно часть каменной стены отошла, и в камеру вошли несколько надзирателей-гномов. Не обращая внимания на Катриону и Бориса, они быстро расставили на столе тарелки и чашки, вырезанные из дерева. Появилась бутылка вина, сыр, ветчина, хлеб и фрукты. В центре стола один из надзирателей поставил высокую массивную свечу и зажег ее от факела, который принес с собой.

– Когда свеча догорит, за вами придут, – глухо сказал он. – Будьте готовы.

Надзиратели вышли. Они снова остались одни в камере. Но это уже было как будто совсем другое помещение. Колеблющийся свет свечи, скрадывающий убогость окружающей обстановки и глухие стены из грубо отесанного камня, хорошо сервированный стол, вино – все это создавало атмосферу маленького праздника, неожиданного и от этого еще более радостного. Тем более, что у них был повод для торжества, и повод настоящий, а не выдуманный по принуждению.

– Прошу, – Борис встал и галантно поклонился, сделав приглашающий жест рукой.

– Благодарю! – присела в старинном реверансе Катриона.

Они сели за стол. Борис откупорил бутылку.

– О, да это херес! – воскликнул он. – Из самой Андалусии! Катриона, ты любишь испанские вина?

– Как и все старинное, – ответила она. – История виноделия в Испании насчитывает пять тысячелетий. Кадис, Малага, Таррагона – еще древние иберы, а позже греки, финикийцы, римляне производили в этих регионах вино и продавали его всему известному им миру.

– И откуда ты все это знаешь? – спросил Борис, наливая вино в чашки из-за отсутствия бокалов. – Только не вздумай говорить мне, что ты жила в то время.

– Нет, разумеется, – рассмеялась Катриона. – Но все свои детские годы я провела в библиотеках. Мы жили среди людей, но мама скрывала меня от них, пытаясь уберечь от бед, которые ей мерещились на каждом шагу. А где же лучше всего можно спрятаться, как не в библиотеке или музее? Оттуда все мои знания о человеческом мире. Конечно, когда я выросла, то закрепила теорию практикой. «Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет…». Это я узнала из «Фауста» Гете.

– Мы обязательно выпьем за это, но чуть позже, – сказал Борис, протягивая ей чашку с вином. – А первую чашу мы поднимем за нашего Человэльфа!

– Пусть будет он здоров и счастлив! – торжественно произнесла Катриона и осушила чашку до дна.

Борис последовал ее примеру. Им подали Pedro Ximenes – очень сладкое, тягучее вино почти черного цвета, которое до того, как его разливают в бутылки, выдерживается в бочках более тридцати лет. В его вкусе и аромате чувствовались инжир, сухофрукты, кофе и шоколад. На взгляд Бориса, оно было немного приторным. Но крепким. Он отвык от спиртного. И сразу захмелел. Это было приятное чувство.

– Сэр Джон Фальстаф был прав, – сказал Борис и пояснил в ответ на недоуменный взгляд Катрионы. – Был у Шекспира такой персонаж. Так вот, он говорил, что хороший херес имеет двоякое свойство – от него ум становится живым и метким, а кровь согревается.

– В Англии, где Шекспира считают своим соотечественником, херес называют шерри, – заметила Катриона. – Но это совсем не то, ведь правда, милый? Как можно сравнивать какой-то там шерри с благородным хересом. Но что ждать от людей, которые эльфа называют человеком!

Катриона тоже слегка опьянела.

– Ты хочешь сказать, что Шекспир – не человек, а эльф? – поинтересовался Борис.

– А кто же еще? – удивленно посмотрела на него Катриона. – Не думаешь ли ты, что кто-нибудь из людей был бы способен написать то, что написал он? И написать так? Разумеется, он эльф.

– Так вот в чем дело! – воскликнул Борис. – А литературоведы уже несколько столетий гадают – как мог малограмотный британец создать гениальные шедевры.

– Я тоже никогда не училась в ваших школах, – заявила Катриона. – И что с того? Кто посмеет сказать, что я малограмотная?

– Пусть только попробует, – мрачно пообещал Борис. – Я немедленно вызову его на дуэль!

– Мой…, – радостно начала Катриона, но замолчала, вспомнив, как раньше обижался Борис, когда она называла его Дон Кихотом. Улыбнулась и закончила уже не тем, что хотела сказать: – Le Chevalier suns peur et sans reproche! Мой рыцарь без страха и упрека!