И он спокойно, не прилагая усилий, взял из рук ошеломленного рарога стилет, как будто это была безобидная детская игрушка. Увидев, что его брата разоружили, и тоже не поняв, что происходит, Лерой издал низкий гортанный крик, похожий на птичий клекот, и бросился на млита. Он вытянул руки со скрюченными пальцами, на концах которых появились острые когти, намереваясь вонзить их в горло млита. Но вместо этого наткнулся на лезвие стилета, которым Сибатор машинально отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и осел на пол, испуганно глядя на тонкую струйку черной крови, вытекающую из четырехугольной ранки в его груди. Джозеф, увидев, что его брат ранен, вцепился не менее острыми, чем стилет, клыками в руку млита, в которой тот по-прежнему держал кинжал. Но Сибатор, подняв другую руку, со всего размаха опустил свой могучий кулак на его голову, и исход битвы был предрешен – Джозеф рухнул на пол рядом с истекающим кровью братом. За все это время никто из них не издал ни звука, так неожиданно и стремительно развивались события.
Зато теперь, при виде двух поверженных рарогов, лежащих у его ног, и окровавленного кинжала в руках, млит мгновенно отрезвел. Он вскочил с кресла и рявкнул так, что задрожали переборки каюты:
– Эй, кто-нибудь! На помощь! Вашего адмирала убивают!
Дверь распахнулась, и в каюту ворвался капитан Эндрю, а с ним – несколько моряков, которых он заранее вызвал с палубы, не доверяя рарогам.
– Адмирал, ты жив? – воскликнул встревоженный капитан.
– А кого ты видишь перед собой, болван? – заревел млит. – Или я похож на бесплотного призрака?
– Нет, адмирал, – не обиделся привыкший к частым вспышкам гнева своего начальника капитан. – А вот рароги очень даже похожи. Славно ты их отделал! Прикажешь повесить этих молодцов на рее?
Лесть привычно усмирила гнев млита. Уже более спокойно он приказал:
– Сейчас не до этого. Пора поднимать паруса. Оставим сладкое на десерт. Рарогов связать и кинуть в трюм, к корабельным крысам, пусть тоже полакомятся. Когда вернемся после охоты за «Летучим Голландцем», допросим эту парочку с пристрастием. Надо узнать, кто их послал, прежде чем повесить. Но если это Катриона, как я думаю…
– Именно это имя они называли, адмирал, – подтвердил капитан. Эльфов он не любил почти так же, как рарогов.
– Тогда я ей не завидую, – мрачно сказал млит. – Надеюсь, Совет тринадцати жизнь одного из своих членов ценит выше жизни какой-то эльфийки, невесть кем возомнившей себя в последнее время.
– Несомненно, адмирал, – поддакнул водяной. – Я уверен в этом.
– Хватит болтать, капитан, – оборвал его Сибатор. – Ты получил донесение от нашего второго фрегата?
– Да, адмирал, – отрапортовал тот. – «Эдинбургский замок» вышел в море. Через два часа он пройдет около острова Эйлин Мор. Жду твоего приказа!
– Охота началась, – рыкнул млит. – Поднять все паруса! Мы выходим немедленно.
Капитан и моряки ушли, унеся с собой рарогов. Сибатор подошел к столику, взял наполовину пустую бутылку коньяка, поднял ее вверх и провозгласил:
– До скорой встречи, «Летучий Голландец»! Пью за твою неминуемую погибель!
Млит одним глотком опорожнил бутылку до дна и кинул ее в стену каюты. Осколки усыпали мягкий пушистый ковер.
Глава 28
После ухода адмирала Сибатора Борис испытывал сильное нервное возбуждение. Почему-то ему вспомнились мифологические боги Древней Греции. То, что ему предстояло сделать, могла бы одобрить богиня возмездия Немезида, но едва ли оправдала бы Фемида, богиня правосудия. С точки зрения морали помощь в поимке пиратов была благим делом. Однако направить корабль, пусть даже пиратский, на подводные рифы, подвергая жизнь его команды смертельной опасности – это могло быть, и скорее всего в глазах закона было, уголовным преступлением. За ним неизбежно следовало наказание – суд и приговор с формулировкой: «За превышение должностных полномочий, повлекшее за собой гибель…». А в дополнение к приговору – раскаяние и угрызения совести. И кто знает, какая из этих кар была бы для него, Бориса, более суровой…
Но никто не собирался вступать с ним в давний философский спор о том, все ли средства хороши для достижения цели. Адмирал Сибатор отдал приказ, не раздумывая о его этической стороне. И винить его за это не приходилось. Общаясь с духами природы, Борис начал подозревать, что такие понятия, как этика и мораль, которые людям стараются привить с детства, были им просто не знакомы и даже чужды. С точки зрения человека, разумеется. Место этики и морали в общественном сознании духов занимают инстинкты. Их поступки продиктованы исключительно сиюминутными порывами и эгоистическими желаниями. В природе нет ничего, что можно было бы расценить как зло или добро, а поэтому духи природы не подчиняются общепринятым в человеческом обществе правилам поведения.