Впрочем, ему и рассказывать-то было почти нечего. В тот вечер, когда Фергюс прогнал его из своего дома, оскорбив и выплеснув ему в лицо коньяк из стакана, он был очень пьян. Грир долгое время ходил вокруг особняка Фергюса, строя различные планы мести. Он не прощал обид и не забывал их никогда. Возможно, он вспомнил тогда о том, что и сам не так давно оскорбил мать Катрионы, Арлайн. И, чтобы облегчить свою пьяную совесть, решил извиниться перед ней. Но, быть может, были и другие мотивы, он допускал это. Например, он мог испытать непреодолимое желание избить или даже убить Арлайн, которая опозорила своей связью с человеком их народ. Но так или иначе, а каким-то образом, он и сам не помнит, как, он оказался около домика Арлайн, в пригороде. Полночь уже миновала, грозовые тучи скрыли луну и звезды, но окрестности освещал ярко пылающий дом. Грир залюбовался этим зрелищем. Он любил картины разрушения, катастроф, бедствий, смерти, они вызывали в нем ощущение радостного возбуждения, схожего с сексуальным наслаждением. Он стоял в отдалении, смотрел, чувствуя приближение оргазма. Но вдруг пошел дождь, который вскоре перешел в настоящий ливень. Потоки воды с неба быстро затушили пламя. Дом уже не горел, а чадил. Дождь закончился так же внезапно, как и начался, словно выполнив свою работу. Грир испытал разочарование. Его как будто обманули. Он уже хотел уйти, даже не подумав зайти во двор, чтобы узнать, жива или нет Арлайн. И вдруг увидел тень, которая проскользнула к дому. Он всмотрелся и признал начальника охраны посольства Эльфландии Грайогэйра. Тот вошел в обгоревший дом, пробыл там некоторое время, затем вышел во двор и кому-то позвонил. Грир сам никогда не пользовался техническими средствами связи людей и презирал тех духов, которые не чурались этого, пренебрегая телепатией. Мысленное общение духов было сильно ограничено расстоянием, мобильный телефон увеличивал его многократно, но это не могло служить оправданием в глазах Грира. Он и раньше относился к Грайогэйру пренебрежительно, а увидев в его руках мобильник, начал презирать. Быть может, он бы даже подошел тогда спьяну к Грайогэйру и высказал ему все, что думает о нем и подобных ему духах-ренегатах, но тот куда-то скрылся. Однако вскоре Грир вдруг услышал шум мотора и увидел, что к дому подъезжает какая-то машина. И он предпочел отложить выяснение отношений с Грайогэйром на другое время, когда ему представится более удобный случай. И опять-таки он даже не подумал об Арлайн. Сознание Грира снова отключилось, а очнулся он уже утром, в своей каюте на пакетботе, и как он накануне добрался сюда, вспомнить также не мог.
Вот и все, что он мог бы рассказать Катрионе. Но Грир сомневался, что после такого рассказа девушка захочет выполнить свое обещание. И преподнес ей другой, основательно сокращенный и облагороженный вариант событий той ночи. Начиналось его повествование с того, что он пришел к дому Арлайн, мучимый раскаянием и желая выпросить у нее прощения. А заканчивалось на том, как Грайогэйр вошел в дом. Для пущей убедительности Грир еще долго живописал, как на него, когда он тоже захотел войти в дом, неожиданно набросились несколько гномов, подручных Грайогэйра, он яростно отбивался от них и едва избежал пленения и, возможно, даже смерти. Грир вошел в раж и уже не рассказывал, а показывал свою схватку с коварными гномами. Это была прекрасная танцевальная пантомима, он был в восторге от самого себя.
Катриона смотрела на кривлявшегося перед ней эльфа и не знала, что в его рассказе правда, а что ложь. Он мог все выдумать, а мог и в самом деле все это видеть и пережить. Или перемешать ложь и правду. Но только в какой пропорции? В самом ли деле дождь погасил пламя? Когда Катриона видела его, от дома остались только головешки. Был ли там ночью Грайогэйр, или Грир просто сводил старые счеты с гномом, обвиняя его если не в преступлении, то в соучастии в нем? Вопросов было много, но времени, чтобы получить на них ответы, очень мало. В сущности, его не было совсем, если всерьез принять во внимание угрозы Грира. Если бы она, Катриона, могла выйти живой из этой передряги, в которую попала по собственной доверчивости…
Катриона подумала, что действительно заплатила бы любую, самую непомерную цену, только чтобы Грир оставил ей жизнь, и она имела бы возможность узнать судьбу матери. Но Катриона понимала, что рассчитывать на снисхождение Грира было то же самое, что ждать снега летом. Она уже поняла, что заблуждалась в нем. Даже для эльфов, с их пренебрежением к общепринятой морали, Грир был редкостным подлецом. Им руководил не разум, а инстинкт первобытного существа. Только для того, чтобы утолить свой голод, он мог ограбить, совершить клятвопреступление, убить. А, насытившись, тут же забывал о своем преступлении и жил, не терзаясь раскаянием.