Чем пахнут звёзды

Двоек пока ни одной, только неожиданно у отличницы Веры Самойловой абсолютно чистый лист. Да и ландыши она не нюхала, и вообще к столу не подошла, припоминаю я теперь.

Да она ж влюблена в Дунаева! – осеняет меня. Как я не догадалась? Бедная девочка. Я не ставлю ей никакой отметки, завтра поговорю с нею. Но что я скажу?

Надо же, и Золотарев на тройку вытянул! Часть работы явно списана, но два примера решены самостоятельно, поэтому и столько перечеркиваний. Я не в силах усидеть за столом, выдаю несколько танцевальных па по маленькой кухоньке. Ай, молодца, Ирина Владимировна!

Самой последней осталась работа Дунаева. Я очень строга и придирчива: отмечаю даже неверное расстояние между заданиями – одна клеточка вместо двух. Но на первой странице все уравнения и примеры верны. И снова горячая волна заливает меня. Смешалось все: и гордость собой, и удовольствие от правильных ответов, и (что ты будешь делать!) постыдная симпатия к ученику.

Я переворачиваю страницу и замираю. Я не вижу, что там с остальными задачами, потому как не могу отвести взгляда от маленького листочка, вложенного в двойной листок. В этой записке бисерным почерком выведено:

«Вы будете ждать меня из армии, Ирина Владимировна?»

А мне бы знать, с чего начать…

Да, и главными героями моего самого первого «отвлеченного», то есть полностью придуманного рассказа, который никогда и нигде не публиковался, кроме альманаха «Притяжение» в силу его нежизненности и слабости, выступали ландышевые букетики. И удивительно: мокрый асфальт майского теплого дня дал замечательный пинок рассказу, чтобы тот получился – пусть таким. Как часто, как часто, как часто именно этого пинка мне не хватает.

Я очень люблю писать в поезде, особенно в таком, который отходит от московского вокзала очень рано. Лучше, когда в вагоне полутьма, многие дремлют, кто-то тихонько позвякивает ложечкой о стенки стеклянного стакана в фирменном рждэшном подстаканнике. За окном почти невидимые, почти неразличимые деревья, только хмурые елки, задумчивые березы, да легкомысленные, витающие в облаках сосны. И тогда в голове толкутся слова, которые спешу записать, но записать, конечно, не на чем, хорошо, если в рюкзаке завалялась какая-нибудь старая накладная или не влажная салфетка. Закон подлости действует безотказно. Если я, садясь в поезд, предвкушаю, как я буду писать все утро, и готова к этому, ни одной внятной мысли не придет в голову, и буду я тупо листать Фейсбук1 в телефоне или засну незаметно для себя.

Может, я неправильно начала писать эту мемуаристическую прозу с лета? Самое милое дело начинать все в весны.

Из самых коротких, но очень ярких воспоминаний желтые пушистые шарики вербы. Так сладок сок этих нежных пушистиков, главное – улучить момент, когда цветки уже зажелтели, набравшись сил, готовые вот-вот распуститься. И мы тут как тут, соревнуясь в скорости с пчелами собирающими этот самый первый нектар, но нисколько друг другу не мешая. Всем хватит. Эти деревца у нас назывались вербой, хотя на самом деле, верба другая. Но той, настоящей вербы, красноватые веточки которой продаются в Москве пучками под Вербное воскресенье, в наших местах не помню.