Чем заканчиваются все дороги? (СИ)

Нашел – и тут же пожалел, едва не задохнувшись от внезапной боли и ярости, вдруг пронзивших душу. Ему вдруг стало так горько, что захотелось схватить кого-то неведомого и долго, с оттяжкой бить его кулаками, пока кожа не слезет с костяшек пальцев, спрашивая вновь и вновь: «Где моя жизнь? Где? Сволочь, ублюдок поганый, где она?» Захотелось разорвать кого-то на части, голыми руками – впервые не ради свободы, не ради кого-то другого, не ради цели или веры. А лишь потому, что ему предстояло умереть. Вот так просто. Спустя столько лет. Так и не увидев ничего, ни одного дня, который он прожил бы не во имя чего-то, а… просто прожил бы. Сидя в густой траве, или за столом с друзьями, которых не придется хоронить поутру. Не думая о завтрашнем дне. Наедаясь до отвала. Гуляя там, где и когда захочется. Вспоминая, каковы на ощупь книги. Не прячась для игры на флейте в берлогу, из которой не слышно ни звука…

Он медленно закрыл и открыл глаза. Вдохнул и выдохнул, сосчитав до десяти. Потом горько, криво усмехнулся… Ничто больше не имело смысла. Даже ярость. Он вдруг подумал: а что, если попытаться бежать? Хотя бы ради того, чтобы быть убитым сразу, лишив d’hoine удовольствия сперва глумиться над ним в каком-нибудь вонючем подвале, а потом развлекать толпу его смертью…

И тогда это случилось.

Они вынырнули из ниоткуда. Вдвоем. Словно тени, они бесшумно, но сразу и безошибочно подошли к нему, не заходя в круг света костра. Двое, охранявшие его, не успели издать ни звука. Иорвет увидел склонившееся к нему лицо в капюшоне, сверкнувшие зеленые, почти что эльфьи глаза, шрам во всю щеку… «Якорь!» – еле слышно, но торжествующе шепнула Цири и тут же прижала палец к губам.

Ему не надо было ничего объяснять. Бесшумно, одним слитным движением, он вскочил с лежанки и скрылся вместе с ними в темноте. На все потребовалось не более трех ударов сердца.

Цири швырнула его в этот странный мир, в дом этой маленькой d’hoine. На прощание ведьмак успел прошипеть ему: «Сиди там и не дергайся! Без фокусов, Йорвет, слышишь?»

…он проснулся, но глаз не открыл и не пошевелился, напряженно вслушиваясь в сереющие предрассветные сумерки, гадая, что же его разбудило. Ах, ну конечно же! Щелчок замка, которым d’hoine заперла свою комнату перед сном, наивная маленькая d’hoine, думающая, что замки на дверях способны от чего-то защитить… Любопытная d’hoine. Странная. Боявшаяся его до дрожи, и при этом говорившая какую-то опасную ерунду. Но он не ощущал в ней ни ненависти, ни затаенной брезгливости, так часто встречаемых им в глазах женщин того же Вергена. Это было удивительно. А еще более удивительным – и неправильным - было то, что ее ненавидеть он тоже почему-то не мог, как ни старался. И это, пожалуй, интересовало его даже куда сильнее, чем он сам себе готов был признаться.

Gwinn’blade, его чародейка и его серовлосое дитя – в них тоже не было ненависти. Пожалуй, они даже были ему в каком-то смысле друзьями. Но они, в конце концов, были не совсем людьми. И все они были друг другу зачем-то нужны, и всем был нужен он – так или иначе.

Этой же d’hoine он не то, что не был нужен – он мешал ей, раздражал ее, провоцировал и намеренно злил, прощупывая и стараясь понять, что же с ней делать. Она должна была бы стараться от него избавиться любыми путями. Выдать своим неведомым местным властям. Попытаться отравить, усыпить, убить. Но почему-то она этого не делала.

Она зашила его рану, хотя он едва не задушил ее. Она предложила ему еду, пиво и горячую воду. Она искренне вспылила, когда поняла, что он не верит ей и не доверяет… Что это? Глупость существа, ни разу не сталкивавшегося с войной? Со смертью и опасностью? Обычная наивность юности, доходящая порой до абсурда?..

Но она не была юна – по человеческим меркам. Лицо ее, хотя и не было уродливым лицом старухи-d’hoine, все же не было и молодым… Он припомнил живые, темные глаза, под которыми, еле заметные, начинали собираться первые морщинки. Темные волосы, в которых пока не было седых нитей – но он знал, как это ненадолго. Он хорошо ее рассмотрел, пока она возилась со швами на его руке. Фигурка у нее была ладная, стройная – в его мире такой фигурой среди d’hoine могли похвастать или совсем юные девушки, или же чародейки… «Какого дьявола я вообще о ней думаю? – вдруг разозлился он, слушая тихий плеск воды, доносящийся из ванной, куда она прошмыгнула, очевидно, уверенная, что он спит и ее не слышит. – По-хорошему, надо ее связать и оставить в этой ее «ванной», и спокойно ждать, когда Цири заберет меня отсюда…»

И тут же, непрошенным видением, вновь перед ним возникло лицо этой d’hoine, и те ее слова: «Если так цивилизованная раса благодарит за гостеприимство – я очень рада за вас!» Как это ни было странно, но эта бессмысленная, такая смешная, детская отвага что-то шевельнула в его душе. Может, поэтому он сейчас лежит тут, никак не в силах отойти от мучительного сна, заставившего его вновь переживать…

Жажду жизни. Нелепую, невозможную. Взыгравшую тогда, когда дОлжно было бы достойно умереть.