Чемпион

Какими бы ни были последствия, а я о своем выборе не пожалею.

Как говорил Мастер, лучше быть битым за дело, чем за безделье.

– Восемь!

Я встал.

Зрители зашумели.

У Звонарева-младшего отвисла челюсть. Если бы я был мертвецом, вставшим из гроба, это произвело бы на него меньшее впечатление. Он оглянулся на папу. Генерал сидел с каменным лицом, и только хруст сломавшегося в его пальцах карандаша показал, что он испытывает какие-то чувства.

Бегунцов не знал, что ему делать. Он посмотрел на часы. Потом ему пришла спасительная мысль остановить бой «в связи с невозможностью…», и он обернулся к Смелякову. Начмед с готовностью вскочил и потрусил ко мне, таща саквояж.

Я подпрыгнул и сделал четкое сальто назад.

– Я готов!

Часть зрителей одобрительно загудела, другие явно были раздражены. Смеляков растерянно остановился. Генерал аккуратно сложил обломки карандаша на бумагу и сцепил руки в замок. Пекуш стоял, уперев руки в бока. Вечная усмешка на его лице выглядела неживой.

– До конца основного времени осталось пятьдесят секунд, – неуверенно объявил Бегунцов. – Продолжайте бой…

Я посмотрел в глаза Звонареву. Он понял, что его ждет, и с отчаянным выдохом бросился на меня.

Он целился провести «проход в ноги». Я подпустил его как можно ближе, ускользнул и атаковал сбоку, вкладывая в удары всю силу. Перчатка на моей правой руке треснула и разорвалась. У Бегунцова сверкнули глаза: наверное, он углядел в этом возможность каким-то образом засчитать мне поражение. Но прежде чем он вмешался, я провел захват и прокрутил самбистскую «мельницу», четко припечатав Звонарева лопатками к матам; опустился рядом с ним на колено и врезал кулаком в пол около его головы так, что стены, кажется, содрогнулись.

– Сдаешься?

– Да! – заверещал Звонарев, отчаянно хлопая ладонью по матам.

Я встал.

Меня никто не поздравлял.

Оксана старательно делала вид, что ей жалко брата.

Зрители вели себя как-то странно. Но мне было совсем не интересно смотреть и думать, как они себя ведут.

Бегунцов поднял мою руку и тусклым голосом объявил:

– Победу одержал Константин Ордынский.

Оксана встала и, не глядя на меня, вышла из зала.

Снимая перчатки, я направился к скамейкам, которые занимала наша команда. Там уже сидел Бальчис. Я и не видел, когда он появился…

Я развязал пояс и сел на свое место.

– Дурак ты, – тихо произнес Бальчис, не глядя на меня.

Подошел Пекуш.

– Ну, молодец, – сказал он громко, чтобы это могли слышать зрители. – Я всегда знал, что тебе можно верить. Дай лапу пожму…

Он крепко стиснул мою руку и прошипел, глядя ненавидящими глазами:

– Спортивная гордость заела? Что, выступить захотелось? А теперь я выступлю. Ты у меня в Афганистан не просто поедешь. Ты у меня туда полетишь и прыгнешь без парашюта…

Глава девятнадцатая. Цена победы

1

Я провалялся по госпиталям почти полтора года. Сначала – в Махачкале, потом во многих других местах, почему-то все больше и больше смещаясь от Северного Кавказа в сторону Средней Азии.

Сломанные ноги срастались медленно и неправильно. Потребовалось несколько операций, три месяца лежания в гипсе и аппарат Илизарова, чтобы я смог кое-как ковылять. Доктора, которых за это время сменился не один десяток, без особой уверенности говорили, что когда-нибудь мои двигательные способности восстановятся. Надо только не терять веры и, превозмогая боль, тренироваться.

С отбитыми внутренними органами обстояло сложнее. Мне кажется, если бы не специалисты из института, я бы поправился скорее и качественнее.

Я не знаю, как правильно называлось это заведение. Оно располагалось неподалеку от Чирчика в Узбекистане. Какой-то «почтовый ящик» Минобороны, обнесенный высокой оградой с колючей проволокой и охраняемый ротой солдат. Солдаты были рослые, тренированные и неразговорчивые. На ночь на территорию выпускали собак, а нас запирали в одноместных палатах с решетками на окнах.

Нас было человек сорок. Все – пострадавшие во время прохождения срочной службы. Мы встречались в столовой и на процедурах, но почти не разговаривали между собой. Разве что, когда появлялся кто-нибудь новенький, выясняли, нет ли у него земляков. Земляков почему-то ни у кого не оказывалось. Ленинградцев не было вообще – ни из города, ни из области. Оказался один парень с Дальнего Востока, да и то он жил далеко от той области, где вырос я.