Чемпион

– Это правильно. Знаешь, кстати, почему тебя из Дагестана сюда перевели? Здесь столько раненых на войне, что тебя среди нас никто не заметит. Ни один проверяющий не станет у тебя ничего спрашивать. Лечишься – ну и лечись себе тихо, радуйся, что лекарства дают и градусник ставят. А начнешь рот разевать – мигом упрячут в психушку. Так что до приказа министра можешь не рыпаться, никто тебя не отпустит. И таблетки эти поменьше жри, хрен его знает, как они действуют. Может, они постепенно тебя память стирают. Уйдешь отсюда на вокзал и забудешь, куда ехать собирался. У тебя ведь внутри уже не очень болит?

– Ноги болят. А там, – я потрогал живот, – будто бы заросло.

– От костей таблетки не помогут. Терпи и делай гимнастику. Я ведь со стороны вижу: по сравнению с тем, когда мы познакомились, вы выглядишь в десять раз лучше.

– Честно?

– Ну, может, не в десять, а в пять…

Берестнев не ошибся. В начале апреля мне выдали документы и объявили, что моя служба Родине кончена и я могу отправляться домой. Я открыл военный билет. На девятой странице, в графе «Какие имеет ранения и контузии», отметок, естественно, не было. Я посмотрел в глаза прапорщику, который выдал мне документы. Он прищурился:

– Дуй на вокзал, сынок, и не задавай лишних вопросов.

Я вернулся в палату. Еще в коридоре услышал незнакомые радостные голоса. Оказалось, что к одному парню, лежавшему у нас с осколочным ранением в шею, приехали сослуживцы. Несколько солдат, молодой командир взвода и толстый краснолицый майор – представитель местного военкомата.

– Награда нашла героя! – торжественно объявил он и положил на одеяло медаль.

Парень не мог ответить. Из-за ранения у него были проблемы с голосовыми связками. Он сел на кровати повыше, растерянно заморгал и покраснел, очевидно, стесняясь своей беспомощности. Майор произнес еще несколько стандартных фраз, пожал ему руку и отбыл, озабоченно смотря на часы. Сослуживцы остались. Они вытащили две поллитровки и немудреную закусь, сгоняли к медсестре за посудой. Медсестра пришла вместе с ними, с улыбкой посмотрела на подготовку застолья и попросила закончить все побыстрее, пока не появился главврач.

Налили всем, кто находился в палате. Не пил только раненый. Он держал в руке медаль и поворачивал голову то к одному, то к другому товарищу, слушая их сбивчивые рассказы. Командир взвода отличался от своих подчиненных только погонами и более взрослым лицом. Они уважительно называли его по отчеству, и он явно гордился таким к себе отношением. У раненого парня заблестели глаза. Я впервые увидел, что у него проснулся интерес к жизни. Кто-то подал ему бумагу, и он стал писать вопросы карандашом. Ему наперебой, со смешками и шуточками, отвечали, и подкалывали его, как будто он был здоровым и придумал болезнь, чтобы чуточку отдохнуть.

Я смотрел на них и завидовал.

Завидовал и тем, кому предстоял обратный путь на войну и кого, может быть, уже послезавтра не будет в живых. И этому парню, который свое отвоевал, а теперь сидит, сжимая заслуженную награду, и не может слова сказать.

Потом командир посмотрел на часы, и все стали закругляться. Когда они выходили из палаты, раненый схватил чистый лист, что-то торопливо написал крупными буквами и поднял над головой.

Я прочитал: «Спасибо вам, братцы!»

3

Берестнев проводил меня до ворот. На прощание мы крепко обнялись.

– Напиши, как там устроишься, – сказал Берестнев.

– Если будет чем хвастаться.

– Я думаю, у тебя все получится. Если не срастется с ОМОНом, я к тебе приду на работу проситься.

– Буду ждать. Ты тут, смотри, не залеживайся.

– Куда мне спешить? Поваляюсь, пока не выпрут. Глядишь, и мне какую-нибудь медальку дадут…

Я пришел на вокзал и обратился в воинскую кассу. Сидевшая за окошечком тетка вернула мне требование на бесплатный билет:

– Только через два дня, раньше мест нет.

– А через два дня точно будут?

– Кто ж его знает?

– Что же мне делать?

– Идите в нормальную кассу и покупайте за деньги. – Она закрыла окошечко и отвернулась.

Денег у меня было мало. Перевод, который не так давно сделал Кушнер, я быстро потратил, а вместе с документами прапор мне выдал такие гроши, что их не хватило бы на дорогу до дома. Договориться с проводником? Я представил, как он будет хмуриться и вздыхать, показывая, что делает мне великое одолжение. Противно… Тем более что при моем неумении договариваться с работниками сферы обслуживания я не один раз нарвусь на отказ, прежде чем мне найдут место.

Я остановился. Направо был зал ожидания, под завязку набитый одуревшими от жары пассажирами с узлами и чемоданами, налево – кооперативное кафе. Из-за двери доносилась громкая музыка: «Танцуют огоньки в безоблачной ночи. Прекрасен летний юг и наш веселый круг. Вернемся мы опять, пускай пройдет весна…»

Я посмотрел в зал ожидания. Можно перекантоваться двое суток, а с утра пораньше занять очередь в кассу. Глядишь, и достану бесплатный билет. Или отбить Кушнеру срочную телеграмму, пусть вышлет денег…