Чему могут служить лубочные картинки

ЧЕМУ МОГУТЪ СЛУЖИТЬ ЛУБОЧНЫЯ КАРТИНКИ. Замтки по поводу современнаго вопроса о народной грамотности и народномъ образованіи. Л. Блюммера.

Во многихъ отношеніяхъ он (лубочныя картинки) любопытны и значительны, какъ произведенія народнаго гравированія, матерьялы для исторіи отечественныхъ художествъ, и какъ елементъ народности.

Снегиревъ.

Идея, какъ результатъ мышленія, не можетъ проникнуть въ массы народа, не будучи воплощена въ образъ, и притомъ боле или мене яркій. Въ свою очередь, какъ яркое представленіе идеи, этотъ образъ, прежде другихъ образовъ, прежде другихъ представленій, дружится съ памятью и фантазіею народа. Человкъ прежде всего занялся выработкою идеи божества, потому-что это была идея, имвшая самый яркій, самый рельефный образъ — міръ, съ его необъятностью, съ его безконечнымъ разнообразіемъ. Это тмъ естественне, что въ совокупности идеи и образа есть прообразъ человка, съ его духовнымъ и физическимъ началами. Поэтому у грековъ, прежде Иліады и Одиссеи появились еогоническія поэмы; потому же у всхъ народовъ лирика получаетъ свое начало раньше сатиры (подъ лирикою и сатирою мы подразумваемъ не т обособленныя понятія, которыя воплощаемъ мы въ нихъ въ наше время, а вообще положительное и отрицательное воззрніе человка на окружающее).

Примняя сказанное нами выше къ лубочнымъ картинамъ русскаго народа, мы имемъ полное право не согласиться съ мнніями г.г. Снегирева и Шевырева о религіозномъ элемент въ русской жизни и въ русской живописи. «Какъ религіозный елементъ, говоритъ г. Снегиревъ, преобладаетъ въ жизни русскаго народа, то и картинокъ, содержащихъ въ себ предметы нравственные и догматическіе, несравненно, боле, чмъ историческихъ(1).» «Христіанская религіозная жизнь, по словамъ г. академика Шевырева, была господствующею сферой бытія до-петровской Руси и все наше древнее или въ ней сосредоточивается, или отъ нея принимаетъ начало». Не только у русскаго народа, но и у всего живущаго, къ которому можно прибавить слово «человческое», всегда представляется и представлялось подобное явленіе: не только въ до-петровской Руси, но и въ Руси по-петровской вчная идея въ образ, иметъ преимущество надъ временною и не всегда справедливою мыслею. Въ этомъ и есть существенное отличіе «человческаго» отъ «нечеловческаго», духа и плоти отъ одной плоти.

Лубочныя картинки русскаго народа имли своимъ содержаніемъ чаще религіозную идею потому, что таковы были историческія обстоятельства Россіи первыхъ временъ. Тогда не было науки, опыта, слдовательно все сосредоточивалось въ вр, но сосредоточивалось не по исключительности религіознаго элемента(2), а потому, что историческія обстоятельства не давали хода другимъ началамъ: татарщина извн и татарская холопщина внутри — куда плохая обстановка для смха, или для сатиры! Едва же обстоятельства становились лучше, — тотчасъ-же заявляли свое бытіе и другіе элементы — и появлялись «Похороны кота», которые многіе не безъ основанія относятъ къ эпох Ивана IV. Кром того, кому изъ занимающихся изслдованіями о лубочныхъ картинахъ русскаго народа не извстны «Татарская неволя», «Лихолтье» и «Семибоярщина»(3)! Намъ могутъ возразить тмъ, что первые сатирическіе листки, какъ думаютъ, привезены къ намъ нмцами и то не раньше царствованія Алекся Михайловича; но на это никакихъ положительныхъ фактовъ нтъ: лтописи и граматы находили себ единственный азилумъ въ монастыряхъ; лубочныя же картинки съ сатирическимъ направленіемъ не имли и этого убжища, и поэтому, естественно, не могли сохраниться.

Впрочемъ, исключительно ли религіозный элементъ русскаго народа былъ причиною появленія большаго числа лубочныхъ картинъ, имющихъ содержаніемъ образность идеи, чмъ историческія воспоминанія, какъ думаютъ гг. Снегиревъ и Шевыревъ, или самое существо предмета, какъ смемъ думать мы, — это вопросъ второстепенный(4). Главное то, что лубочныя картинки служили уже органомъ пропаганды идеи, а слдовательно могутъ имъ служить и теперь. Это, кажется, понимаютъ и понимали наши раскольники, составляющіе не одну только религіозную оппозицію, но также и соціальную: собирающій лубочныя картинки, конечно, не однажды имлъ въ своихъ рукахъ картинки съ общественнымъ значеніемъ, съ старо-русской точки зрнія. Да и что значитъ: «Какъ мыши кота погребаютъ, недруга своего провожаютъ, послдню честь отдаютъ сцеремоніемъ», и что былъ «престарлый котъ казанскій, уроженецъ астраханскій, имлъ разумъ сибирскій и пр.» И дальше — что составляютъ эти черненькія и сренькія мыши — мужескаго и женскаго пола? Такъ-ли себ картинку, или нчто, имющее смыслъ?

Дло другое, въ какой форм проявилось все это; какое отношеніе формы къ идеи.