Через пропасть в два прыжка

— Определенно. — Бачко оправил ремень на брюках и энергично взмахнул рукой. — Ограбление-то со счетов не сбросить. Но пятерик все одно будет.

— Мало, — вздохнув, произнес референт. — Все же это послужило основой всего произошедшего.

— Что мы в этом понимаем. Оставим лучше судить об этом юристам! — веско возразил «дипломат». — В кодексах все так сложно. Ей-богу, не смогу отличить, где кончается хулиганство и начинается, к примеру, бандитизм.

— Да, юриспруденция, это наука, — довольно заметил Бачко. — Жизнь надо посвятить, как и любой науке — тогда и в других областях все становится понятнее. Вообще на общество «человеков» смотришь иначе.

— Со своей колькольни? — спросил Уланов.

— Отчего? — не согласился Бачко. — Взгляд юриста, это взгляд вооруженным взглядом. Вроде, как через бинокль!

Вашко вошел в квартиру так, что никто не заметил. Молча повесил пальто на вешалку и стоя у зеркала, приглаживал все то, что называлось шевелюрой. Услышав последнюю фразу Бачко, он вошел в комнату.

— А вот и наш сыщик! — заметил его появление «дипломат». — Добрый вечер, Иосиф Петрович! — Мужчины, завидев Вашко, поочередно подошли к нему и обменялись приветствиями.

— А, Иосиф Петрович, пришел! — воскликнула появившаяся из кухни Корнеева. — Теперь можно садиться за стол…

В торце стола у окна стул оставался пустым — все было здесь: и тарелка, и вилка, и даже большая хрустальная рюмка, наполненная водкой, и по обычаю накрытая куском ржаного хлеба. Рядом с этим стулом стоял телевизор, на котором возвышалась увитая крепом фотография Тушкова: он был здесь, улыбался гостям. Вашко отчего-то трудно было смотреть на снимок, и он отводил глаза.

Уланов, по привычке, присущей ему по долгу службы, расположился рядом с начальником, который чувствовал себя не в своей тарелке — и неуверенность движений и какая-то странная дрожь пальцев — все выдавало переживания. Да и на портрет, пожалуй, он поглядывал куда чаще других. Вглядываясь в знакомые черты лица, он вел с покойником неоконченную, ведомую лишь ему беседу.

Бачко, стоило ему оказаться за столом, почувствовал себя хозяином — в любом его движении ощущалась уверенность и спокойствие. Он расположился между Корнеевой и дочерью Панчина, оказывая им мелкие услуги, подавая хлеб, передвигая тарелки, создавая ту непринужденную суету, с которой начинается любое застолье, будь оно торжественным или печальным.

И только сам Панчин по-прежнему был «не в себе» — он крутил в пальцах рюмку с водкой, стараясь не встречаться взглядом ни с кем из присутствующих.

— А где ваш помощник? — поинтересовалась у Вашко Ирина Сергеевна.

Вашко посмотрел на часы — время шло к семи.

— Обещал быть. Видимо, как всегда, задерживается. Ждать не стоит.

— Правильно, не стоит! — сказал «дипломат» и встал, застегнутый на все пуговицы, мрачно и печально возвышаясь над столом. — Что ж, Иван Дмитриевич… Никогда не думал, что соберемся в твоей квартире, но без тебя, — он вздохнул. — Много нам с тобой пришлось поработать… Много! — он уронил голову на грудь. — А, помню, пришел он к нам еще молодым и курчавым.

Говорил «дипломат» долго и нудно, припоминая мелкие подробности совместной работы, какие-то случаи из жизни. И закончил неожиданно — разжалобленный собственными воспоминаниями, он по-бабьи всхипнул, залпом уронив в себя содержимое рюмки, и обессиленно сел на стул. Пытаясь выручить начальство, поднялся Уланов. Говорил референт лаконично и весомо, бережно роняя слова, и каждое воспоминание было на редкость метким и цельным.

Вашко не пропускал скорбных тостов, но водка не давала абсолютно никакого облегчения. Она лишь обжигала нутро, наливая теплом грудь. Сегодня его, что называется, «не брало».

Вашко в который раз посмотрел на часы — Лапочкин опаздывал.

— Я, к сожалению, практически не знал Ивана Дмитриевича, — начал Иосиф Петрович, грузно поднимаясь со стула — все посмотрели на него. — Вернее, не знал совсем. Но волей или нет, я знаю его с той стороны, с которой его не знает никто. Это убийство задало много загадок.

— Убийство?! — воскликнули присутствующие за столом.

Вашко обвел сидящих долгим взглядом, глаза его были тяжелы и неподвижны.

— Я не ошибся… Признаться, мне не хватает за этим столом одного человека, который косвенно виноват в его смерти — это автолюбителя.

— Косвенно? — поднял взгляд «дипломат». — Что вы хотите этим сказать? Неужели есть еще виновные?

Вашко не успел ответить. Хлопнула входная дверь и на пороге комнаты показался запыхавшийся от быстрой ходьбы Лапочкин. По его лицу блуждала вовсе не подходящая настроению присутствующих улыбка. Он был не один — с ним была молодая девушка лет двадцати.

— Здравствуйте, — просто сказал Лапочкин. — Простите, что мы запоздали.

— Присаживайтесь к столу! — приветливо сказала Корнеева и спешно направилась на кухню за посудой. — Сегодня такой день… Мы рады всем.

— Я продолжу. — Вашко дождался тишины за столом. — Иван Дмитриевич был хорошим человеком. Иногда доверчивым, иногда смешным для окружающих, но всегда отличался порядочностью и честностью. В этом у меня нет никаких сомнений.