Через пропасть в два прыжка

— Тут такое дело — не знаю, с чего начать. Он, понимаете, Иосиф Петрович… Не знаю, как сказать…

— Чего мямлишь! — вспылил Вашко.

— Пусть сам говорит! — Евгений выпрямился и выразительно посмотрел на дверь. — Но, предупреждаю, хлопот с ним не оберетесь, право слово.

Вашко рывком поднялся с кресла и настежь распахнул дверь. У противоположной стены стоял сгорбленный плешивый старикан, годящийся самому Вашко, если не в отцы, то в старшие братья. Одет он был аккуратно, но бедно. Темно-синий твид мешковато висел на худых плечах. На лацкане темнели пятна невыгоревшей материи. Похоже, раньше там были привинчены какие-то значки или ордена.

Взаимное рассматривание продолжалось долго.

Кивком Вашко пригласил старика войти в кабинет. Тот, вихляя и горбясь, прошел мимо Вашко, обдав его запахом немытого тела. Старик явно чувствовал себя по-хозяйски. Неспешно расположившись на стуле, он извлек из кармана огромный платок, размером с простыню и звучно высморкался. В носу у него что-то хрипело и булькало. Вашко обменялся с Лапочкиным взглядами. Во взгляде Вашко без труда читалось: «Откуда ты взял этого мозгляка?» Лапочкин, понявший этот вопрос по-своему, хмыкнул и спрятал улыбку в кулак. Неспешно осмотревшись, старик тонко потянул носом воздух и затих, уставившись на Иосифа Петровича.

— Курите? — коротко спросил Вашко, вновь усаживаясь в кресло.

— И вам, сынок, не рекомендую, — голос старика оказался тем же, что и тогда в телефоне. — Да и табак, честно говоря, дрянь… Вот раньше — турецкий «Самсун»! Это да! Хотя ума хватило и его не употреблять. Ладно, — швыркнул он в очередной раз ноздреватым носом. — Чем могу быть полезен?

Разговаривая, он поглядывал куда-то выше Вашко. Вдруг он задрал вверх корявый палец с длинным, на удивление холеным ногтем.

— Портрет!

— Что портрет? — неожиданно для себя сорвавшимся голосом спросил Вашко.

— Криво висит! В наше время это грозило…

Вашко оглянулся — портрет и в самом деле заметно косил.

— Как вас зовут?

— Эль Петрович Бачко! — он высоко поднял голову — тонкая шея горделиво напряглась и на ней проступила тонкая пульсирующая жилка. — Бачко!

— Хорошо, Эль Петрович. Не считаю необходимым водить вас вокруг да около. Что вас связывало с Тушковым? Вы были знакомы?

Казалось, вопрос не произвел на старика абсолютно никакого действия. Можно было предположить, что он странным образом оглох сразу и навсегда.

— Коммунист с девятнадцатого! — неожиданно произнес он. — Служил! Майор эмгэбэ… Работал при всех наркомах. Вопросы есть?

Вашко с укоризной посмотрел на простодушно ухмыляющегося Лапочкина: вот это хамство — мог бы и предупредить заранее, а не мямлить всякую чепуховину.

— Стало быть, коллеги… — задумчиво выдавил Вашко. — Что ж, неплохо, а Тушкова-то откуда знаете?

— Буду жаловаться, — спокойно, не торопясь произнес Бачко. — На беседу со мной вам надо получить санкцию от руководства.

— Так! — привставая со стула и медленно наливаясь яростью, рявкнул Вашко. — Документы есть? Чем докажете, что вы действительно тот, за кого себя выдаете? Пиджак с дырками я тоже могу взять у знакомых. Документы!

Старик не шелохнулся, не изменился в лице, но словно окаменел.

— Капитан Лапочкин, откуда его дактилокарта в наших учетах? — подчеркнуто спокойно и официально спросил Вашко.

— С Тушковым я дружил, — торопясь и сбиваясь произнес старик и протянул Вашко свое обтрепанное пенсионное удостоверение. — Иван Дмитриевич прекрасно, знаете ли, играл в шахматы.

— Где познакомились?

— В Бутырях, в сорок восьмом.

— Как он оказался в тюрьме?

— Как и все… — поморщился от непонятливости собеседника старик. — На него была информация.

— Какая?

— Нехорошая. Что еще хотите узнать?

— Где играли? Кто был? О чем говорили? Когда виделись в последний раз?

— Играем давно. Не часто. Раз, может, два в месяц. Чаще у него дома. Одни. Раньше присутствовали жена или дочка. Последние лет восемь никого.

— Кто к нему ходит? Что он рассказывал о семье? Что о работе?

— Не могу ручаться, думаю, кроме меня, никого. Ничего не рассказывал — в этом нет необходимости. Шахматы, кроме того, тишину любят. Что еще? Дочка ему неродная… Больше ничего не знаю.

Вашко вздохнул, расслабил узел галстука и с облегчением откинулся на спинку кресла:

— Давно бы так, Эль Петрович. Я же вас не спрашиваю про Бутырку — это не так сложно узнать из архива, а вот про его последние дни — прошу. И как можно подробнее. Предупреждаю — это в ваших интересах!

— Что с ним? Что-то серьезное? — водянистые глазки старика, очевидно когда-то бывшие небесно-голубыми, васильковыми глядели пристально на Вашко. — Его что, убили?

Вашко поморщился.

— Слишком, знаете ли… Жив он, жив! Скажите, что-то было в последнее время в его жизни не так, как раньше?

Старик пожал согбенными плечами:

— Пожалуй, сильно нервничал. Сетовал на дороговизну…

— Занимать не пробовал?

— По мелочи — трешку, пятерку.

— А более крупные суммы — сотни, тысячи?

— Извините, не понимаю…

— Что не понимаете?