Черная Ганьча. Вьюга

Захотелось одиночества и тишины. И чтобы Мишка тихонько сопел за печкой. И провода чтобы монотонно и убаюкивающе гудели. И пусть Юрий хоть за полночь, но явится домой усталый, пахнущий табаком… Нет-нет, это она выдумывает о Юрии. Не нужен он ей. Пускай себе остается там, на своей любимой границе, раз она ему дороже семьи.

Вера, будто проснувшись, оглядела комнату, стол, взглянула на Валерия, он молчаливо стоял у окна, выпускал в форточку дым сигареты.

— Ну что, Валера, больше не будем? — спросила.

— Закгугляемся, — поспешно и с плохо скрытой радостью откликнулся он. Да, пгизнаться, засиделись мы. — Валерий стал убирать со стола, вынес грязную посуду на кухню, быстро перемыл ее и, словно давным-давно жил в этом доме, расставил все по местам. С кухни возвратился в одной майке, держа на вытянутых руках нейлоновую рубашку. С нее стекали на пол редкие капли. Пгишлось полоскать, — объяснил он. — Недоглядел и пятно посадил.

Была глубокая ночь. Они еще бодрствовали. Валерий много и торопливо говорил, строил планы на будущее.

Она слушала вполуха, сидя рядом на диванчике, где Мишка недавно сооружал свои постройки.

— Квагтигную пгоблему гешим наилучшим обгазом. Стагикам по комнате. Нам — двухкомнатную. — Валерий поднялся, достал сигарету и закурил.

— Поздно, — сказала Вера, вставая за ним вслед.

Она постелила ему отдельно, на папиной постели, напротив Мишки, и ушла к себе.

Валерий пришел минут через пять, остановился в дверях.

— Можно?

— Что можно? — спросила, ожесточаясь.

— Ты напгасно так. Гано или поздно должно случиться то, что бывает между близкими людьми. Я не подбигаю слов, Вегочка, да и не нужно их, пустых.

— Ты в своем уме! Уходи сейчас же.

Ее слова не возымели на него действия. Он прошел от двери в глубь комнаты, к самой постели.

— Не понимаю твоего возмущения, — сказал ровно. — Что я пгедложил стгашного? Повтогяю: будь моей женой. Квагтигный вопгос мы обсудили, эту гухлять выбгосим, обзаведемся пгиличной мебелью, на обстановку я кое-что подкопил.

Вера слушала и не верила: как могла она не заметить всей ничтожности его маленькой душонки. «Я кое-что подкопил». Плюшкин! Гобсек с напускным рыцарством! Ей стало тошно оттого, что он здесь, а на улице глухая ночь, расстелена постель и взбита подушка, и он, в одной майке, смотрит на нее с нетерпением, как на свою собственную жену, которой вздумалось с ним поиграть, а она, полураздетая, стоит перед ним, в сущности чужим ей человеком, в бесстыдно распахнутом халате.

Гнев, стыд и отчаяние — все разом — в ней взбунтовались, в голову бросилась кровь. Вера с силой запахнула халат, отступила к самой двери.

— Убирайся! — На большее не хватило дыхания.

— Но, Вегочка… Нам же не по семнадцать… Надо же мегу знать… — Его рука потянулась к выключателю.

И тогда она истерически закричала:

— Вон…

Когда Валерий ушел, она до утра глаз не сомкнула. Еще не знала, что будет делать через час, завтра, неделю спустя, но одно знала совершенно определенно, с тою отчетливой ясностью, какая приходит в короткие мгновения внутренней ломки и обжигает, как вспышка горячего пламени: надо немедленно и без жалости разрушить до основания карточный домишко, который сама возвела в эти месяцы беззаботной птичьей жизни. Не для нее он, домик на песке.

Не могла улежать и бегала одна по квартире, металась из комнаты в кухню, возвращалась обратно, что-то пробовала вязать, но не получалось, стала готовить завтрак для сына и порезала палец — руки ни к чему не лежали.

«Карточный домик не для меня, — мысленно повторяла она, не отдавая себе отчета, что дело не в домике на песке, что суть в ее чувствах к Юрию, к мужу, которого продолжала любить. — С домиком покончено навсегда», твердила себе.

«А что для тебя? Разве знаешь, чего хочешь в сию минуту?»

«К Юрию, к мужу, к Мишкиному отцу».

«А если ты опоздала?..»

В отцовской комнате, прервав течение мыслей, прозвонили часы и вернули к действительности, к обыденному: пора идти на работу. «Оформительница, — с насмешкой подумала Вера, продолжая начатый диалог с собой. — Что и говорить, взобралась на вершину мечты! Стоило ради такой работы учиться четыре года, бросать мужа и убивать талант на всякие халтурные безделицы».

Но другой работы не было, а эта кормила.

«Важно не остановиться, — уговаривала себя Вера. — Отрубить одним махом, не рассуждая».

Не покидала навязчивая мысль, что сию минуту она, Вера, должна сделать очень важный шаг. Только не остановиться, не передумать, иначе случится непоправимое.

Ей не хотелось, а может быть, она не в состоянии была проанализировать свое поведение после разрыва с Юрием, но оно так походило на сумасшествие, что она, опомнившись, хлопнула крышкой чемодана, вошла в комнату к Мишке. И оторопела.

Сын, сидя на кровати, развинчивал детальки сторожевой вышки, которую соорудил вчера вечером перед сном.

Вместо того чтобы поинтересоваться, почему он не спит в такую раннюю пору, спросила о другом, как будто оно было для нее и для Мишки самым главным вопросом жизни:

— Зачем ты разобрал ее?

— У папы всамделишная, — сказал он печально.