Черная карта судьбы

«Да! — чуть не вскрикнула Лиза. — То есть нет, потому что бросила. Но если бы вы только знали, как мучительно мне хочется иногда закурить! Я не ношу с собой сигарет, я не смотрю на них в магазинах, но…»

Оттуда это ощущение, что Абрамова прочитала ее мысли и самодовольно усмехнулась?

— Нет, — сурово проговорила Лиза и даже головой мотнула, подтверждая свои слова. — Мы всем отделом завязали, слово друг другу дали. Слово надо держать!

— А не тянет начать снова? У меня есть прекрасные американские сигареты, не какой-нибудь там болгарский «Интер»!

Ох, какой мягкий, какой ласковый у нее голос, и эти милые, понимающие, дружеские глаза…

Лиза с трудом перевела взгляд на переносицу Абрамовой.

— Нет, не тянет! — выпалила она. — Ничуть!

«А ты врешь», — промурлыкала голубоглазая кошка.

На сей раз Лиза промолчала, не стала «чтокать» и почувствовала, что это почему-то очень разозлило Абрамову.

— Медальон у вас красивый, — сказала Людмила Павловна, глядя при этом в глаза Лизы, а не на медальон. — Дайте посмотреть.

И потянулась к ней своими страшными и прекрасными голубыми глазами и всем своим пугающим, точеным, словно бы вечно юным лицом.

Лиза отпрянула, прикрыла горло рукой:

— Тут плохое освещение, ничего не разглядите.

— Тогда снимите, пожалуйста! — Абрамова властно протянула руку.

И этот жест, и властный голос…

«Да что с ней такое происходит? — озадачилась Лиза. — Откуда эти постоянные попытки подавления моего сознания?»

И застегнула дубленку, продемонстрировав, что слушаться не собирается.

— Откуда у вас этот медальон? — не унималась Абрамова.

— Мама подарила.

— А у нее он откуда?

«А тебе какое дело?!» — мысленно воскликнула Лиза, а вслух проговорила:

— Простите, Людмила Павловна, я тему сменю. Все-таки я на работе. Вам не передавали, что я в прошлом году усиленно добивалась с вами встречи? — спросила Лиза, решив перейти в наступление — ведь не зря говорят, что это лучший способ обороны, а ей уже осточертело постоянно защищаться. — Однако вы то в отъезде, то на больничном были…

— В самом деле, в прошлом году я немало дней провела на больничном, — согласилась Абрамова. — Знаете, перемена климата… Я ведь из Москвы приехала…

— Насколько мне известно, вы еще осенью восемьдесят третьего климат сменили, — усмехнулась Лиза. — Неужели до сих пор не привыкли?

— Всякое бывает, — неприязненно буркнула Абрамова. — А вы зачем хотели со мной повидаться?

— У нас был ряд очень странных случаев, когда мне нужна была консультация хорошего психиатра.

— Вам? — приветливо улыбнулась Абрамова. — Если вы запишетесь на прием, я с удовольствием разберусь в проблемах вашей психики.

— С моей психикой, смею вас заверить, все в порядке, — терпеливо ответила Лиза, — но…

— Вы уверены? — перебила Абрамова. — Я не встречала ни одного душевнобольного, который не уверял бы, что с его психикой все в порядке!

— А вы что про себя скажете? — не удержалась от ехидства Лиза. — Вы назовете себя сумасшедшей?

— Почему бы нет? — вдруг не проговорила, не промурлыкала, а провыла Абрамова с таким странным выражением в своих необычайно голубых глазах, что Лиза почувствовала: пора уходить. Этот разговор страшен тем, что своей бессмысленностью он вытягивает из нее силы, он пробивает брешь в той обороне, которую она инстинктивно воздвигла, лишь услышав о неожиданном спасении девочек.

— На прием я, конечно, не запишусь, — сказала она как могла равнодушнее. — Лучше вызову вас повесткой в отделение. До свидания, Людмила Павловна.

И, не дожидаясь ответа, она повернулась, чтобы пойти к машине, однако, неожиданно для Абрамовой, резким движением обогнула ее и ворвалась в приемный покой, на ходу выхватывая из кармана удостоверение.

Ей удалось прорваться в кабинет, где девочкам оказывали первую помощь: у них были сбиты в кровь пальцы, стесаны ногти. Обе были в полусонном состоянии: облегчение от спасения подействовало, да и транквилизаторы и обезболивающие сделали свое дело.

Дежурный врач вышел к Лизе и сказал, что ни на один вопрос девочки сейчас ответить все равно не смогут, они в шоке.

— Что у них с руками? — спросила она, не в силах изгнать из глаз картину этих окровавленных тонких, дрожащих пальцев. — Сквозь какие-то завалы пробирались, что ли?

— Да говорят, какую-то железную дверь пытались открыть, — пожал плечами доктор. — Но какие двери в Вороньем гнезде?! Нет там ни одной! Я ведь там рядом, в поселке Спиртзавода, вырос, это гнездо нами исхожено-излажено-избегано-изучено вдоль и поперек!

— Дверь? — спросила Лиза, не узнавая своего голоса.

Врач ответить не успел: в приемный покой ворвались заплаканные, возбужденные Симоновы и Сазоновы, и, конечно, помешать им увидеть пропавших и нашедшихся девочек было невозможно.

Лиза не стала и пытаться.

Вышла на крыльцо. Милицейский «уазик» стоял на прежнем месте, виден был силуэт склонившегося над книгой Афанасьича, который в каждую свободную минуту подтверждал убеждение, что СССР — самая читающая в мире страна. Задние огоньки «Волги» красноглазо мигнули вдали и скрылись за поворотом.