Черная карта судьбы

Размышляя об этом, Люсьена иронически усмехалась, понимая, что обывателю ее рассуждения показались бы, мягко говоря, далекими от общепринятых позиций в разграничении добра и зла, однако…

Ну так вот: у нее, Люсьены Абрамец, имеется собственное представление о благе и злодействе, а если с этим кто-то не согласен, он может с ней поспорить. Конечно, это кончится для него очень плохо, однако вольному, как говорится, воля, спасенному — рай…

Чтобы устроиться на работу, Люсьене пришлось пойти совершенно нормальным бюрократическим путем: предъявить диплом врача-психиатра на имя Людмилы Павловны Абрамовой и самые положительные характеристики с предыдущих мест работы. Все это были очень весомые документы, со всеми необходимыми печатями и подписями, которые невозможно было отличить от подлинных. Конечно, она могла бы обойтись без бумажек и внушить главврачу хабаровской краевой психушки, что Людмила Абрамова — второй Павлов и Бехтерев, и также Фрейд в юбке, однако даже ее сил не хватит, чтобы постоянно убеждать в этом гор- и райздравотделы, кадровиков и бухгалтеров, коллег и возможных проверяющих. Довольно было того, что ей пришлось убедить главврача в острейшей необходимости, во-первых, принять на работу столь ценный кадр, а во-вторых, не задавать вполне естественного вопроса: почему же этот кадр, снабженный такими дипломами и характеристиками, вдруг покинул столицу и ринулся в этот край таежный, куда только самолетом можно долететь?..

Итак, ненужные вопросы главврача были успешно заблокированы, первая же беседа с ним направлена в нужное русло, и тогда-то Люсьена и получила приглашение на конференцию в мединститут и услышала фамилию Морозова.

— Илья Львович Эпштейн, мой предшественник на этом посту, — постучал главврач по своему письменному столу, — с Морозовым дружил, восхищался им, на мой взгляд, даже чрезмерно, называл его руки чудо-руками, а его самого — чудо-диагностом. Должен отдать Александру Александровичу должное — он признаки психосоматики насквозь видит! Мы не раз пытались залучить к нам работать, однако не получилось. Консультации в особо сложных случаях Морозов, правда, дает охотно и незамедлительно. Но! — Главврач значительно поднял палец. — У него есть ученик — Сергей Сергеев. Вы, Людмила Павловна, присмотритесь и к нему: возможно, его нам к себе заманить удастся, ибо парень весьма тщеславен и ему порядком надоело вечно ходить в тенечке великого учителя. А Морозов — он такой, своей тенью накрывает людей не задумываясь!

Люсьена, подавив желание подробнее выспросить о Морозове (каждое слово главврача было пронизано такой жгучей завистью, что о точности информации и мечтать было нечего), напомнила ему, что пора позаботиться и об устройстве быта доктора Абрамовой. Оказалось, что у больницы есть квартиры, предназначенные, правда, для молодых специалистов, однако одну из них главврач охотно выделит Людмиле Павловне.

Дом 7 по улице Знаменщиковой находился в двух кварталах от больницы, квартира 34 располагалась на первом этаже, и всего лишь в каком-то десятке метров от дома возвышалась могучая ограда краевой тюрьмы.

Люсьена невольно усмехнулась. Психиатрическая лечебница, тюрьма… Ее отец не единожды оказывался именно в таких местах, как тюрьмы и больницы. Люсьеной овладело настойчивое предчувствие, что она очень скоро узнает что-то новое об отце, и это, не исключено, поможет ей восстановить связь с ним, которая, как ей показалось, была утрачена во время достопамятного «интервью» Антонины Морозовой.

Слово «интервью» напомнило ей кое о чем. Оставив чемодан неразобранным и лишь бегло оглядев свою квартиру, которая состояла из огромной комнаты и столь же огромной кухни с высоченными потолками и большущими окнами, длинного узкого коридора и крохотной ванной, она вышла во двор, обогнула дом и пошла по направлению к психиатрической больнице.