Черная кошка, белый кот или Эра милосердия-2

— Товарищ старший лейтенант, как же вы меня напугали! Я председатель сельского совета Л. Еду в райком по вызову. Я уж думал бандиты. Вы же понимаете — нас сельский актив они "тер-ро-ри-зи-зи-ру-ют" — последнее слово он произнес по слогам. Оно было новое, недавно начавшее мелькать в газетах. Такое с непривычки сразу и не произнесешь!

Звуки раздавшиеся за спиной заставили сельсоветчика оглянуться. Там стояли и улыбались… бандиты.

Накатилась слабость. Мышцы расслабились, ноги подогнулись, окружающее закружилось всё быстрее — он отключился.

— Э! Э! Э! Придурок, не умирай! Твою мать! Да он обделался!

— Ха-ха!

— Хгэ-хгэ-гэ!

Лесовиков разобрал смех. Зажав носы, они дурачились, сгибались от смеха, тыкали пальцем и снова заходились хохотом. Даже невозмутимый "пан лейтенант" улыбался, гладя морду лошади.

"Активиста" закинули в телегу. Отряд, выслав пару головного дозора, направился в сторону смолокурни.

Когда Климек очнулся — его везли. Не связанного и не избитого. Это будет позже, понял он. Будут издеваться, пытать — потом зверски убьют. Перед глазами стояли истерзанные тела милиционеров. Он без звука, боясь раньше времени привлечь внимание заплакал. Слёзы текли по щекам, капали на худую шею. В голове возникло:

Ojcze nasz, ktorys jest w Niebie, swiec sie imie Twoje, przyjdz KrolestwoTwoje, badz wola Twoja, jako w…

Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое…

С первыми словами молитвы Климек ощутил и увидел всю свою жизнь, Целиком. Через все хрустально-прозрачные картины проходил черный стержень. И этим стержнем был страх. С первых дней детства. Сколько помнил себя Климек — он боялся. Страшился родителей. Мать, отец — давали хорошую трепку за каждую оплошность, каждый промах. Робел от своей неуклюжести, неумения драться так, как сверстники, проигрыша в детских играх. Потом был трепет перед учителем, старшими учениками, перед ксендзом… Во взрослой жизни он трясся от страха перед начальниками и хозяевами. Привык горбиться и кланяться. И вот последний страх. Смертельный. По-детски спрятавшись от мира закрытыми глазами, он повторял раз за разом:

Ojcze nasz, ktorys jest w Niebie, swiec sie imie Twoje, przyjdz KrolestwoTwoje, badz wola Twoja, jako w…

Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое…

Остановившаяся лошадь, продолжала флегматично хлестать себя хвостом. А телегу окружили лесовики.

"Председателя", теперь уже "бывшего председателя сельского совета", ткнули под ребра стволом и оберегая чуткую тишину соснового бора не повышая голоса спросили:

— Бумаги. Печать.

Потом был хлесткий, до разбитых в кровь шепчущих молитву губ удар. И полный ненависти второй тихий голос:

— Чё молчишь, падаль. Пан лейтенант ждать не любит.

Не стыдясь мокрых глаз, Климек присел. Порывшись, достал из под сена потертый старый портфель.

Командир лесовиков смотрел на испуганного забитого крестьянина без жалости и ненависти. Таких он видел не раз. В немецком лагере для военнопленных. В антипартизанском эскадроне под Гродно. В отрядах "Черной кошки". Это были "холопы". Существа всю жизнь подневольные, всю жизнь живущие чьей-то, но не своей волей и мыслью.

Смотрел и думал:

"Убить? Ну как же это не ко времени! Осень. Уже очень скоро начнутся утренние заморозки, выбеливающие землю. Следы. Их уже никак не скроешь. Нужно уходить на зимовку, а тут будет куча военных и полицейских, роющих носом землю в наших поисках… Не вовремя, как же это не вовремя".

Идея пришла внезапно. Обсудили её с Вилли. Тот выслушал, подумал. Буркнул:

— Зер гут.

И ушёл готовить маленький костерок для еды. Он никогда не отличался разговорчивостью — этот настоящий немецкий камерад. Обер-ефрейтор, прошедший все фронты, но застрявший здесь — в армии "Черной кошки". У него не было иного выбора. Так получилось, что последней воинской специальностью Штойера были огнеметы. "Факельщики" жгли всё и всех. В Советской Армии действовало негласное правило: "таких" в плен не брать. Больше огнеметчиков, ненавидели только "власовцев". Обычный парень. Дисциплинированный умелый солдат. Для него главное в службе: "бефель ист бефель" — "приказ есть приказ". Добросовестному солдату жгущему людей, дома, танки, даже в голову не приходила мысль о преступности этих действий. Кто же знал, что его так подставят — эти козлы-начальники. М-да.

"Хватит? Не сдохнет эта сволочь? Да вроде физически крепкий, на голодающего не похож. А все равно! Других вариантов нет".

Когда Климек понял, что от него хотят, принялся с отчаянием обреченного отбиваться. Этим очень насмешил Валовича.

Противиться Барскому, бывшему бойцу Красной Армии, потом солдату "Краевой самообороны" сходившемуся не раз в рукопашной с партизанами?

Отпихиваться от Злобыча бывшего уголовника, а затем надзирателя Минской уголовной тюрьмы?

Скрутили, морщась от вони, разжали зубы и влили в рот…

Большущая бутыль самогона. Прозрачного и вонючего. Фляжка спирта. Хорошего, из немецких запасов.