Черная кошка, белый кот или Эра милосердия-2

Ничипорук заулыбался так, будто мне удалось что-то "прихватизировать". Хотя… Есть определенный напряг с жалобами возчиков на тему: "овес нонче дорог". Пара-тройка дней, максимум неделя нас не спасут, но кой-какая экономия будет.

Брезгуя касаться пьяного "сельского активиста", Семен взмахом руки подозвал пару хлопцев и они переложили тушку с телеги на травку у заборчика.

— Семен, ви только посмотрите, как уважают люди "представителя власти". Они здраво рассудили, что в его состоянии немножко грязней не страшно, но насколько мягче голове! — Хлопцы перемещая "пана председателя", исхитрились использовать в качестве "подушки" почти свежую коровью лепешку. Теперь они с приятелями о чем-то весело перешептывались.

На всякий случай я обыскал лежащего. В кармане нашелся потертый "ТТ". Нечипорук понюхав ствол и повторно проверив обойму подтвердил моё мнение:

— Очень похоже стреляли из него.

Дело получалось гнусное. При осмотре телеги нашелся портфель, с кипой мокрых, воняющих сивухой бумаг. Здесь же валялась почти пустая бутыль из под самогона.

Анекдотический случай превращался в серьезное происшествие. Расстрелянная из личного оружия телега. Один из выстрелов пришелся по дышлу. Как ещё лошадь не пострадала!

Опросить виновника можно будет утром. Да и так понятно что он будет говорить: "пьяный был, ничего не помню".

А мне предстояло хорошо подумать над своими действиями. Пока же вместе с Сёмой мы пошли в плановый обход.

Вечером, закрывшись в кабинете, мы с моим "политическим советником" Геней Шацем обсудили ситуацию. Старшина почти весь день провел в лесу. Исполняя приказ майора Плаксина, ему пришлось нарезать круги вокруг вески в поисках неизвестно кого и непонятно чего. Да ещё и с риском нарваться на засаду лесовиков. Он расслабившись полулежал на старом диване, а я ходил по комнате:

— Понимаешь, Геня, здесь два варианта. Мы можем прикрыть "плешивого". Он нам будет обязан и соответственно хочет или не хочет, но обязан будет делать то, что мы ему скажем. Думаю, пара "доносов" у него уже готова. Здесь положительно, то что у нас остается чистой совесть.

Второй "вариант" — раскручиваем "дело" и отдаем "председателя" под суд. Человек получает срок. Морально мне лично претит, но мы честны с законом. Здесь возникает вопрос: кого изберут вместо? Хотя у меня есть одна идея. Как ты думаешь, сможем мы протолкнуть в председатели Лучонка?

Глава 16

Пепел несбывшихся надежд. Маленький человек на большой войне.

Домик на самой окраине…

Пройдут годы, десятилетия. Город разрастется. Вырастут большие каменные дома. Проложат широкие просторные улицы с асфальтом и липами-тополями. Чистенькие тротуары заполнят прохожие. По мостовым беспрерывным потоком понесутся новенькие и не очень автомобили. Свет витрин и фонарей на бетонных столбах осветит ночную темноту.

Но, если уйти влево на один двор увидите обычную сельскую улочку. Частные дома, огороженные где сеткой — рабицей, где ровным крашенным в неяркий цвет штакетником. Узенькая проезжая часть на ширину одной машины. Битый асфальт. Тишина. Чистенькие обочины, аккуратные открытые дворики. Даже местные собаки, кажется, гавкают вполголоса. Мощные кирпичные плечи младших братьев-кварталов крепостной стеной отрезают кусочек старой застройки от городских шумов и стремительных изменений двадцатого века. На такой или подобной улочке жила знакомая девушка-проводник поезда и прапорщик из техслужбы части. Для Западной Беларуси они не уникальны эти осколки старых времен. Без труда их можно отыскать в любом городе или поселке. Спокойная безмятежность бытия, нарушенная когда-то, долгими годами хранится в памяти жителей. Вот в этом домике в далеком теперь сорок шестом…

— Только, слышь, "Могутный" — я первый. Мне уж больно нравится, когда она вся такая сжавшаяся, смущенная — плачет. Подол вверх тянет ме-е-едленно, словно надеясь — вдруг в последний момент передумают, пожалеют. А потом…

Канецкий сжал зубы и, насколько мог, отодвинулся от Злобыча, чтобы не слушать сальный сладострастный голос, этого выродка. Командир одного не отпустил, дал в напарники бывшего уголовника, а потом и надзирателя Минской тюрьмы.

— Больше всего мне нравилось, когда перед расстрелом намекнешь, не пообещаешь, не, только намекнешь, что можно помочь. И вот она старается, делай с ней что хочешь…

— Заби зяпу[61] и подбери слюни! Ты куда идешь не забыл? Там не одна безоружная еврейка. Тот милиционер тоже стрелять умеет.

Злобычь наконец замолк и поправив винтовку на плече ускорил шаг.

А его напарник смог без помех погрузится в свои невеселые чувства-воспоминания…

В последние годы его чаще звали не по имени — Юрась, а по детскому прозвищу "Могутный".