Я смотрел, как боль уходит с лица Раффлса, как разглаживаются его морщины. Он выглядел на годы моложе – озорным, весёлым и насторожённым, таким, каким я его помнил в моменты, когда его опасные авантюры доходили до критической точки. Он приложил указательный палец к губам и подкрался к окну, он подглядывал сквозь штору так, словно на нашей улице находился сам Скотланд-Ярд. Затем он так же тихо отошёл от окна, взволнованный и напряжённый.
– В прошлый раз, когда они появились – я уже думал, что они пришли за мной, – поделился он. – Вот почему я велел тебе посмотреть, кто там. Я не осмелился посмотреть сам, но если бы и правда за мной, вот это была бы шутка! Просто убийственная шутка!
– Ты имеешь в виду полицию? – недоуменно спросил я.
– Полиция! Банни, ты так плохо знаешь их и меня, что задаёшь такие вопросы? Мой мальчик, я уже давно мёртв для них… они и не ищут меня! Если я сейчас пойду в Скотланд-Ярд, чтобы сдаться, они решат, что я безобидный сумасшедший. Нет, я не боюсь нашей дорогой полиции, у меня есть другой враг, который представляет угрозу в данный момент.
– И кто же он?
– Каморра!
Я повторил это слово за ним, но с другой интонацией. Не то, чтобы я не слышал раньше об этом самом зловещем и могущественном тайном обществе, но я не мог понять, почему Раффлс решил, что эти музыканты принадлежат к нему.
– Корбуччи угрожал мне ими, – сказал он. – Он всё твердил, что если я убью его, Каморра убьёт меня. Как будто он не пустил бы их по моим следам в любом случае.
– Возможно, он и сам член Каморры!
– Это очевидно, если судить по его словам.
– Но почему ты решил, что эти ребята тоже? – потребовал я объяснений, когда этот настырный голос запел второй куплет.
– Я не уверен. Это только мысль. То, что они поют, звучит только на улицах Неаполя, прежде я не слышал эту мелодию в Лондоне. И они почему-то вернулись под мои окна!
Я в свою очередь глянул сквозь штору. И верно, мужчина с синим подбородком и белоснежными зубами вопил, глядя исключительно на наше окно.
– И почему? – воскликнул Раффлс, когда я поведал ему об этом. – Почему они вновь пришли сюда? Тебе это не кажется подозрительным, Банни?
– Нет, не кажется, – ответил я, улыбаясь. – Как по-твоему, сколько людей бросили им по пять шиллингов за несколько минут этого инфернального шума? Похоже, ты напрочь забыл о том, что сделал час тому назад!
Раффлс и в самом деле забыл. Его пустое лицо выдавало этот факт. Затем он вдруг расхохотался.
– Банни, – проговорил он, – у тебя совсем нет воображения, но я и не знал, что у меня оно столь богатое! Конечно же, ты прав. А жаль. Я с огромным наслаждением пристрелил бы ещё пару-другую неаполитанцев. За ними должок! И пока что он не погашен. Им никогда со мной не расплатиться на этом берегу Стикса!
Он вновь стал серьёзен. Морщины и годы вернулись на его лицо, но взгляд был твёрд, как кремень, и только в самой глубине, за стальным блеском его глаз, скрывалось подлинное горе.
Последний смех
Однажды я уже говорил об этом, но повторюсь, что самые значительные из наших преступных деяний не имеют никакой ценности для внесения в эти заметки. Возможно, описанием взлома и заинтересовались бы технические журналы и желающие овладеть искусством применения фомки и отмычек читатели, но такой отчёт о беспрерывном, но несущественном успехе нашли бы слишком тривиальным и узконаправленным, а возможно, и вовсе жалким и неприбыльным. Мои записки о Раффлсе уже были осуждены многими достойнейшими виртуозами пера. Мне не нужно говорить о том, что я совершенно не согласен с их благочестивым мнением. Я не оправдываю наши дела, скорее, мои работы – живое предостережение, которое я делаю этому миру.
Гений Раффлса не приносил ему больших денег! Он был изобретательным, находчивым, несравненно дерзким и обладал исключительным мужеством. Он был и стратегом и тактиком, все мы теперь знаем разницу между этими двумя понятиями. Тем не менее в течение нескольких месяцев он прятался, как крыса в норе, не мог показать даже своё сильно изменённое лицо ни днём ни ночью без риска и выходил редко, надевая несколько слоёв одежды для изменения фигуры. Даже нашу прибыль нельзя было назвать таковой. А жизнь наша перестала быть наполненной весёлыми деньками прошлого, проводимыми в клубе и за крикетом с их noctes ambrosianae в Олбани.