– Тогда я прошу вашего прощения, – извинился я, – но сегодня господин Матурин никак не мог заснуть и я просидел несколько часов, дожидаясь молока для того, чтобы подать ему чашечку чая.
Эта выдумка (достойная самого Раффлса) принесла мне не только прощение, но и явное сочувствие с его стороны, проявление которого почти входило в его рабочие обязанности. Добряк заявил, что ночь, проведённая у постели больного, и вправду отражалась на моем лице, отчего я мысленно похвалил себя за такую спонтанную, но точную ложь. Но, рассуждая здраво, я, скорее, должен отдать должное своим инстинктам, а не особому таланту. При этой мысли я вновь вздохнул, осознав, что Раффлс и правда сильно влияет на меня и неизвестно в чём ещё это проявляется! Моё наказание не заставило себя долго ждать, не прошло и часа, как дверной колокольчик властно прогремел дважды, а на пороге оказался доктор Теобальд, на нём был жёлтый шерстяной костюм, лацканы которого он поднял, чтобы не было видно скрытую под ним пижаму.
– Почему господин Матурин всю ночь не спал? – вопрошал он.
– Он всё никак не мог заснуть и мне не давал, – прошептал я, продолжая крепко удерживать дверь. – Но сейчас он спит как младенец.
– Я должен увидеть его.
– Он отдал мне приказ не впускать никого.
– Я его лечащий врач и я…
– Ну вы же хорошо знаете его, – я устало пожал плечами, – он очень чутко спит, и вы его непременно разбудите, если настоите на визите. И тогда этот визит станет последним, предупреждаю вас! Он отдал мне чёткий приказ.
Доктор выругался в свои встопорщенные усы.
– Я обязательно должен осмотреть его этим утром, – сердито проворчал он.
– Я зажму колокольчик, – ответил я, – и если вы не сможете позвонить, это будет значить, что господин Матурин ещё не проснулся, и я не рискну выходить из комнаты, чтобы открыть дверь.
Сказав это, я закрыл дверь перед его носом. Я стал лучше лгать, но какой от этого прок, если с Раффлсом приключилась беда? Я уже готовился к худшему. К двери, насвистывая, подошёл мальчишка и оставил утренние газеты. Было уже восемь утра, виски с содовой, налитое ещё вчера, стояло нетронутым. Я был уверен, что если с Раффлсом случилось худшее, я либо никогда больше не притронусь к алкоголю, либо буду топить себя в нём.
Между тем я не мог заставить себя даже позавтракать и поменять белье, а лишь ходил кругами по всей квартире в полном отчаянии, которое я даже не могу описать, щёки мои ввалились и потемнели от бессонной ночи. Сколько ещё это будет продолжаться? Нет, не так. Сколько ещё я смогу выдержать?
Это не продлилось даже до полудня, но не временем измерялось моё терпение, потому что каждый час тянулся для меня как долгая и тёмная полярная ночь. Было чуть больше одиннадцати, когда дверной колокольчик, который я всё-таки забыл заглушить, зазвонил. Но я знал, что это не доктор и не Раффлс. По тому, как тянут за шнурок можно было легко сделать вывод о руке визитёра. Сейчас колокольчик звякнул легко и тихо, рука на шнурке была осторожна.
Этого юношу я видел впервые. Одет в лохмотья, одна глазница пуста, а единственный глаз пылает сильным волнением. Оставаясь на пороге, он быстро защебетал по-итальянски, понять его я, к сожалению, не мог, но догадался, что его монолог содержал новости о Раффлсе! Решив, что пантомима будет полезней, я, преодолев сопротивление, втянул его внутрь – в его диком взгляде зажглась новая тревога.
– Non capite? – взвизгнул он, когда оказался в квартире.
– Нет, совсем ничего! – ответил я, понимая суть его вопроса лишь по интонации.
– Vostro amico, – повторял он снова и снова, – Poco tempo, poco tempo, poco tempo!
Впервые в жизни классическое образование, полученное в школе, действительно мне пригодилось. «Твой друг, твой друг, нельзя терять ни минуты!» – примерно перевёл я и схватил свою шляпу.
– Ecco, signore! – взревел юнец и, выхватив часы из кармана моего жилета, показал своим грязным ногтем на число «12». «Mezzogiorno – poco tempo – poco tempo!» – И вновь я понял его, сейчас было двадцать минут двенадцатого и мы должны быть где-то до двенадцати. Но где, где же? Это был кошмар наяву, когда тебя куда-то зовут, а ты не понимаешь кто и зачем. Но я мыслил ясно, возможно, я действительно кое-чему научился за эти годы и прежде чем уйти, втиснул свой носовой платок между колокольчиком и молоточком. Теперь доктор может звонить, пока не посинеет, но я не подойду, и пусть даже не надеется на это.
Я рассчитывал нанять кэб, но его, как назло, не оказалось и пришлось пройти какое-то расстояние по Эрлз-Корт-роуд, прежде чем нам это удалось. По правде говоря, мы просто пробежали до стоянки. Напротив, как известно, находится церковь с часами на колокольне и, взглянув на циферблат, мой спутник стал заламывать руки – была почти половина двенадцатого.
– Poco tempo – pochissimo! – завопил он. – Блу-мби-ре плё-шад, – передал он кэбмену – numero trentotto!
– На площадь Блумсберри, – проорал я в свою очередь. – Я покажу тебе дом, когда окажемся там, только гони как проклятый!