Черная Призма

– Поторопись, Лив, прилив поднимается, – сказал Аглая.

Не было ни выхода, ни времени попытаться найти третий путь. Может, ее отец сказал бы «нет», плюнул в противную рожу Аглаи и сохранил бы честь. Лив не была такой сильной. Чтоб ее пожрали акулы и морские демоны.

– Ладно, – сказала она с трепещущим сердцем. – Ты победила. Что я должна делать?

Глава 49

Не успел Гэвин выйти из отцовских покоев, как увидел приближение беды. Покои его матери находились сразу по соседству с отцовскими, и он никак не мог пройти мимо ее дверей – а они были открыты.

Каждый раз. Каждый чертов раз. Если бы окна в комнатах отца не были бы заколочены и затянуты слоями ткани, Гэвин выскочил бы из окна. Вообще, как раз в одной из первых подобных ситуаций он создал летучий купол. Каждый раз, как он возвращался даже из самой короткой поездки, он целый день встречался то с одной важной персоной, то с другой. Он только и встречался – и у каждого были к нему требования.

Тем не менее Гэвин свернул в комнату, проходя мимо открытых дверей матери. Комнатной рабыней была молоденькая тирейка, судя по ее темным глазам и коже цвета коффи. Гэвин, не останавливаясь, сделал ей знак, чтобы та закрыла за ним дверь. У его матери был талант муштровать рабов: даже девочка-подросток вроде этой была внимательна и реагировала даже на едва заметный жест. Конечно, Гэвин не слишком отличался, не так ли?

– Матушка, – сказал Гэвин. Она встала, когда он подошел поближе. Он расцеловал ее отягощенные перстнями пальцы, она рассмеялась и обняла его, как всегда.

– Сын мой, – сказала она. Фелия Гайл была красива даже в свои сорок с небольшим. Она была в родстве с аташийской правящей семьей, а в ее юности аташийская аристократия редко роднилась с чужестранцами. Конечно, Андросс Гайл был особым случаем. Впрочем, как и всегда. У нее было классическое потрясающее сочетание оливковой кожи с васильковыми глазами, хотя вокруг зрачков виднелось тусклое оранжевое гало. Она была оранжевой извлекательницей – хотя не слишком одаренной. Андросс никогда не женился бы на женщине, неспособной извлекать. Стройная, несмотря на возраст, Фелия была царственной, модной, довольной собой, властной без подавления, красивой и сердечной.

Он не понимал, как она могла выдерживать супружество с отцом. Она прищелкнула пальцами левой руки, отсылая рабыню и не сводя глаз с Гэвина.

– До меня дошел слух, что у тебя объявился… племянник.

Гэвин прокашлялся. Как же быстро здесь расходятся слухи? Он окинул взглядом комнату. Рабыня ушла.

– Все так.

– Родной сын, – сказала Фелия Гайл, на миг поджав губы. Она никогда не сказала бы «бастард». Но при огромной палитре выражений ее лица ей и не надо было. С годами оранжевые становились более чуткими и более подозрительными. С ее природными интуицией и проницательностью это делало ее воистину пугающей.

– Верно. Славный парнишка. Его зовут Кип.

– Пятнадцати лет от роду? – Она не сказала – значит, ты обманул свою невесту, к женитьбе на которой я подталкиваю тебя последние шестнадцать лет. Фелия любила Каррис. Андросс Гайл был категорически против женитьбы Гэвина на девушке, у семьи которой после войны не было ничего, как у рода Белый Дуб. И это была одна из немногих областей, в которых мать Гэвина продолжала выступать против него. Обычно, когда они не соглашались, она выражала свои возражения настойчиво и красноречиво, а затем уступала решению Андросса. Не раз Гэвин видел, как Андросс менял свое мнение после того, как его мать столь искусно сдавалась. Однако споры по поводу Каррис Белый Дуб сопровождались криками, битьем посуды и слезами. Гэвин порой думал, что если бы он не присутствовал при этом споре, Андросс сдался бы, но мужчина не может терять лицо ни перед кем, тем более перед своим пробующим границы сыном.

– Да, – ответил Гэвин.

Фелия сложила руки и внимательно посмотрела ему в лицо.

– Значит, его существование такой же сюрприз для тебя, как и для всех остальных, или больше?

По спине Гэвина прошел холодок. Его мать не была дурой. Она тщательно оберегалась от подслушивания, как и все остальные, но она умела доносить точный смысл сказанного. После Расколотой Скалы, когда Гэвин, шатаясь, вышел один из магического пожара, в одеждах брата, его короне и с его шрамами под слоями сажи и крови, все остальные сразу признали в нем Гэвина. Несмотря на год разницы, братьев не раз принимали за близнецов, и их манеры были до жути схожи. И Гэвин постарался придерживаться в речи его любимых словечек и выражений. Все различия, проявившиеся после войны, списывали на то, что Гэвин изменился после того, как был вынужден убить брата. Но Гэвин проснулся утром после своей первой ночи в Хромерии и увидел мать, сидевшую в ногах его постели. Ее глаза покраснели и распухли от слез, хотя щеки были сухи. Она постаралась отплакаться до того, как он проснется.

– Ты думал, что я не узнаю собственного мальчика? – сказала она. – Ты кровь от моей крови. Ты думал, что сумеешь обмануть даже меня?