Черная Призма

– Думал, я разозлюсь? Я больше не Рондар. Империя Призмы рушится тебе на голову, раб. Иди к нам. Узнай, что такое быть свободным. Тебе лет пять осталось? Недолгий срок для извлекателя в их мирке. Зачем умирать за их ложного бога? За их вранье? Зачем вообще умирать?

Одержимец пытается перевербовать его? Что-то новенькое. Гэвин прищуривался. Чем меньше тварь видит его глаза, тем меньше шанс, что он заметит, насколько они странные.

– Ложный бог? – сказал Гэвин. – Бессмертие?

Вязкий удержанный синий люксин потек по внутренней части его жучиных глаз, от внутреннего уголка к внешнему. Моргает.

– Ты же не веришь в Оролама? Ты совсем скурвился или просто дурак? Если Оролам сам выбирает Призму, как учит Хромерия со времен Люцидония, то как могут быть две Призмы в одном поколении? Или ты из тех духовных трусов, кто называет это чудом и говорит, что Оролам непостижим?

Одно дело, когда цветодей пытается убежать – даже синим ведома трусость. Но оскорбление самого Оролама – ересь и подрыв основ мироздания. Если ты зовешь Оролама лжецом и говоришь, что все власть имущие это знают, то Хромерия становится распространителем лжи, угнетателем, а не другом, которому нужна твоя помощь для поддержки ее достойных дел.

– Я много лет не верю в Оролама, – честно сказал Гэвин. – Но зачем мне менять один предрассудок на другой?

Одержимец глянул на Гэвина, заметил, что рубашка застегнута криво. Хорошо. Всякий раз, как он смотрит на рубашку, он не смотрит в глаза.

– Ты перестаешь верить в ложь, чтобы суметь поверить в правду, а не чтобы ни во что не верить. Король Гарадул… – Он осекся, с подозрением глянув на Гэвина. Что-то сообразил.

– Король Гарадул, который ведет Освобожденных? – спросил Гэвин.

– Кто ты? – спросила тварь. – Ты не волнуешься. А должен бы. – Он вырвал кинжал из плеча, отшвырнул в сторону и закрыл рану. Затем одержимец достал длинный, с шарообразной рукоятью пистолет с фитильным замком из потрепанной сумки, начал тщательно заряжать его в странной, быстрой, но отстраненной манере синих цветодеев, как порой с ними бывает. Синий люксин он использовал как продолжение своих рук. Синий люксиновый шомпол, синие люксиновые пальцы, чтобы держать фитиль, синий люксин, чтобы достать натруску и свинцовую пулю. Он схватил магический фонарь и поднял его, чтобы поджечь фитиль. – Глупый, суетливый красный извлекатель, – сказал одержимец, глядя на криво застегнутую рубашку Гэвина. – Всегда лучше чуть больше потратиться и купить магический факел своего цвета.

– Я так и сделал, – сказал Гэвин.

Взгляд твари метнулся от магического факела к глазам Гэвина. Даже сквозь жучиные заслонки и застывший на лице люксин Гэвин прочел осознание в каждом очертании тела твари.

Прежде чем тот успел шевельнуться, Гэвин прыгнул вперед с безумным воплем. Пойманный врасплох, одержимец потерял концентрацию на люксиновой руке, держащей магический факел, и та рассыпалась, уронив пылающую головню. Но одержимец не забыл ни о большом мече, ни о пистолете. Он поднял клинок, чтобы пронзить Гэвина, навел пистолет.

Создав люксиновые шесты в каждой руке, Гэвин отбил клинок, далеко отбросил руки твари. Позволив шестам распасться, извлек узкий синий клинок, выпрыгнувший из его ладони. Он шагнул ближе, в радиус обхвата рук синего цветодея, пусть ударник щелкнул и фитиль опустился. Он всадил клинок и руку в грудь одержимца. Панцирь с громким треском подался. Гэвин стряхнул оставшийся синий люксин и вытянул самый горячий субкрасный, который только могли терпеть руки.

Он стиснул кулаки, и вокруг них заклубилось пламя.

Пистолет взревел и вылетел из руки цветодея. Тот попятился, но Гэвин снова шагнул к нему. Нанес два коротких удара – правой в левый глаз твари, левой – в правый. Синие жучиные линзы треснули, расплавились, выпустив короткие выбросы смолистого и мелового запахов. Все произошло так быстро, что цветодей не смог сопротивляться. Синие медленно реагируют, когда оказывается, что их расчеты неверны.

Одержимец пошатнулся, сел, попытался собраться, но упал на песок.

Несмотря на синие безвекие глаза, обгорелую кожу и сеть люксина, видную в порезе на щеке, он внезапно показался Гэвину почти человеком.

Испуганный взгляд этих глаз с прорванным ореолом.

Красная-красная кровь, струящаяся по груди.

И внезапно он стал больше человеком, чем подобием твари, что стояла над ложем Севастиана много лет назад, спиной к разбитому окну, с мерцающей на свету синей кожей и красной кровью.

Гэвин судорожно вздохнул. На сей раз надо остановиться. Еще никто безвинный не погиб. Осталось отдать долг приличию не потому, что Рондар Вит этого заслуживал, но вопреки.

– Ты отдал все что мог, Рондар Вит. Служба твоя не будет забыта, но твои ошибки стерты, забыты, уничтожены. Даю тебе отпущение. Даю тебе свободу. Даю…

– Дазен! – воскликнул одержимец, корчась, зажимая руками рану. Гэвин был так ошеломлен, что сбился в погребальном ритуале. – Дазен ведет нас, и Князь Цвета правая рука его!

Цветодей рассмеялся, кровь брызнула из его сегментированных синих губ.

– Дазен мертв, – сказал Гэвин. Нутро его свело.