Чернила и огонь

Дойдя до дальнего конца площади, он позволил себе оглянуться. Витрина книжного магазина «Мануэль де Фалья» превратилась в тлеющий костер. Где-то вдалеке завыла сирена, и он предположил, что в лавке или в каком-нибудь из соседних с ней заведений сработал датчик дыма, но это уже не имело никакого значения. Приехав сюда, пожарные мало что смогут сделать, чтобы спасти это место.

Он хотел улыбнуться, но у него ничего не вышло. Он не испытывал удовлетворения от того, что только что сделал. К тому же ему еще придется разобраться с гораздо более серьезной проблемой: той девушкой, Гретой, которая, похоже, хотела с ним встретиться. Он подозревал, о ком могла идти речь, но не мог быть в этом уверен, пока не встретится с ней лицом к лицу.

У него не оставалось другого выбора, кроме как нанести ей визит. Так он сможет узнать, насколько хорошо она обо всем проинформирована. А если она не оставит ему другого выбора, то ему придется убить и ее.

VI. Кадис

Кто украдет этот молитвенник, того пусть растерзают свиньи, сердце его разорвется на куски, клянусь, а его тело протащат вдоль Рейна.

Париж, ПМЛ, 18206

59

Я села на поезд очень рано, еще затемно. По мере того как мы приближались к югу, пейзаж за окном постепенно менялся. Холод и темнота Мадрида уступили место голубому небу, такому ясному, что оно казалось нереальным. Проникавшие через стекло солнечные лучи так приятно согревали, что я даже позволила себе ненадолго закрыть глаза и погрузиться в мягкое покачивание скоростного поезда, который скорее скользил, чем ехал.

Я чувствовала себя вдохновленной. Казалось, солнце и это ощущение раньше времени пришедшей весны вызвали у меня неожиданный прилив оптимизма.

Всего за пару часов я добралась до станции Санта Хуста. Там мне пришлось пересесть на пригородный поезд, по комфорту сравнимый с рейсовым автобусом. Прежняя безмятежность сменилась раздражающим дребезжанием допотопной машины, делавшей остановку в каждой жалкой деревушке, попадавшейся ей на пути. Записанный голос объявлял станции невообразимо громко, поэтому о том, чтобы вздремнуть, не возникало и мысли, но даже это не испортило мне настроения. Я занялась тем, что стала изучать засушливый пейзаж за окном, остававшийся позади, и думать о том, что найду там, куда приеду.

Перспектива снова увидеть Олега вызывала у меня двойственные чувства. С одной стороны, мне хотелось с ним встретиться, но с другой – я не знала, как отреагирую, когда он окажется передо мной.

Тем не менее тот факт, что я не испытывала ужаса, что вновь с кем-то увижусь, сам по себе был большим достижением. Раньше я не испытывала такой привязанности ни к одному человеку, за исключением Марлы, и то только потому, что мы с ней были родственницами. Если бы она не была моей сестрой, то я бы, наверное, уже давно послала ее к черту.

Я постаралась не думать о встрече с Олегом, сосредоточившись на мотивах, которые заставили меня оказаться в этом поезде, идущем на самый юг страны. Экземпляр «Испанского Парнаса» лежал у меня в рюкзаке, надежно упакованный и готовый оказаться в новых руках, как, должно быть, уже много раз делал. К сожалению, сомнений, связанных с этой сделкой, становилось все больше. А что, если все это окажется иллюзией? Что, если этот коллекционер – просто человек, заинтересовавшийся книгой, но никак не связанный с Хербстом?

Мне не хотелось думать об этом варианте. В первую очередь потому, что если я продолжу, то не сдержусь и сяду в первый же поезд обратно до Мадрида.

Голос из динамика объявил, что мы прибываем в аэропорт Хереса. Сначала мне сложно было поверить, что это настоящий аэропорт: казалось, речь идет о придорожном баре, на заднем дворе которого кто-то построил взлетно-посадочную полосу. Заведение с претензией, скажем так.

Рейс Олега из Берлина с пересадкой во Франкфурте должен был приземлиться несколько минут назад. Сойдя с поезда, я помчалась к дверям, через которые выходили пассажиры.

Библиотекарь уже был там.

Он застыл на месте, такой же долговязый и неуклюжий, каким я его запомнила, и со своей вечной сумкой с Тинтином на плече. Только что прилетевшие пассажиры воссоединялись со своими друзьями и родственниками, и те встречали их объятиями или выражали свои чувства еще более бурно. Были среди них те, кто при встрече с любимым человеком плакал навзрыд. Кто-то же ограничивался коротким рукопожатием.

При моем приближении на лице Олега отражалась гамма чувств. Казалось, он тоже пока не решил, как себя вести, когда мы увидимся.

Библиотекарь потянулся ко мне, но этим все ограничилось. Он сдержался, чтобы меня не обнять, вспомнив, чем все закончилось, когда он в последний раз осмелился ко мне прикоснуться. Вместо этого он протянул ладонь, словно собираясь пожать мне руку, но не решился и на это, так что просто поправил очки.