Черно-белая история

Она наклонилась так близко, что я чувствую исходящий от нее сладковато-пряный запах духов — запах завядших орхидей. Перекисные кудряшки щекочут мое лицо. Скосив глаза, читаю надпись, вышитую на халате, — Dr. Schultz.

Окинув меня ненавидящим взглядом, доктор Шульц уселась на стул, пощелкала мышкой и мое тело пронзила острая боль.

— Так будет каждый раз, когда ты отвлечешься или подумаешь о чем-либо, кроме того, о чем я велю тебе думать, — сказала она и насмешливо добавила: — А теперь, когда ты все понял, продолжим работу.

Не знаю, сколько времени длилась эта пытка. Похоже, не один час. Еще пару раз меня корежило от боли, затем, наверное, я заснул. Потому что когда пришел в себя, то долго не мог пошевелиться, даже повернуть голову. И лишь когда услышал «на сегодня хватит», облегченно перевел дух. Мне казалось, из меня выжали все соки и выпустили всю кровь. Оказывается, вампиры бывают и такими. С перекисными кудряшками и запахом гниющих орхидей.

Из-за стеклянной перегородки появился профессор в очочках и молча расстегнул на мне амуницию, освободив из плена ремней и проводов. Выглядел он побитым и понурым, но все же гораздо лучше меня.

— Реакция есть, завтра проанализируем результаты и можно начинать работать, — бодро заявила Шульц, просматривая какие-то графики на экране.

Она улыбалась, но эта улыбка мне совсем не понравилась.

* * *

Ровно в одиннадцать вечера дверной замок моей комнаты глухо щелкнул, в приоткрытую дверь просунулась пухлая рука и поманила меня за собой.

Без обуви, в одних носках я выглянул в коридор. Ярик приложил указательный палец к губам, призывая к молчанию, и двинулся вперед. Стараясь не шуметь, я направился следом за ним.

Свой браслет я оставил лежать на кровати — Ярик вчера объяснил, как можно снять этот навязанный помимо моего желания аксессуар. По его словам браслет вовсе не отслеживал работу моего организма, как сказала мне Ирма, зато он был снабжен маячком, определяющим мое местоположение. Если бы браслет был настроен на биение моего сердца, мой пульс, то сняв его, я неминуемо вызвал бы тревогу. Но этого не произошло. Это была первая ложь, с которой я столкнулся в стенах замка. Но что-то мне подсказывало, что не последняя.

Прижимаясь к стене, словно ночные грабители, мы пробежали на цыпочках половину коридора и юркнули в незаметный проем, который вывел нас на глухую и узкую лестницу. Удивительно, но при своей более чем внушительной комплекции Ярик двигался легко и где-то даже грациозно, не создавая лишнего шума. Мы спустились до самого низа, обошли лестницу сзади и оказались перед невзрачной дверью, ведущей в каморку уборщика.

В каморке было тесно. Под потолком горела обычная лампочка, заливая пространство теплым домашним светом. На стеллажах громоздились рулоны туалетной бумаги, штабеля моющих средств, запечатанные коробки с какой-то утварью. В углу устроились ведра, швабры и пылесосы.

Прямо на полу, привалившись к стене, сидела та самая художница с черными волосами. Первое, что бросилось мне в глаза, были узкие голые ступни с накрашенными зеленым лаком ногтями. Лишь потом я заметил черные джинсы, обтягивающие худые икры, лиловую юбку с кружевными воланами, надетую прямо поверх джинсов, и черную хламидку с капюшоном, болтающимся на спине. Пронзительные, густо подведенные фиолетовым глаза быстро мазнули по нашим лицам и закрылись.

Засмотревшись на девчонку, я не сразу сообразил, что в каморке находятся еще два человека. На перевернутом пластиковом ведре чинно сложив руки на коленях сидела малышка лет семи в синем костюмчике с плиссированной юбкой, а у стены скорчился парень моего возраста. Тот самый наголо обритый собиратель пазлов в спортивном костюме, который еще вчера бился в истерике. Сейчас, обхватив колени руками и вперив невидящий взгляд в стену напротив, он слегка раскачивался, дергая шеей. На нас любитель мозаики не обратил никакого внимания. Зато малышка проводила меня внимательным, совсем недетским взглядом.

— Привет. Вы что тут побег замышляете? — пытаюсь пошутить я, чтобы хоть как-то разрядить повисшее в кладовке напряжение.

Получилось неловко.

— Хрен отсюда сбежишь, — выругалась чернявая, не открывая глаз. — Никто и никогда еще…

— А как же Ника? — встрепенулся Ярик. — Она же…

— Засохни, трепло!

Гневный окрик девчонки мгновенно затыкает Ярику рот.

— Да ладно тебе, — бормочет он, влезая верхом на огромный пылесос. — Ему можно.

— Заткнись, — уже спокойнее повторяет девчонка.

— Не командуй, не на плацу, — огрызается Ярик. Тон у него обиженный.

— Ника, — вдруг подает голос парень у стены.

Его глаза лихорадочно обшаривают комнатенку.

— Ника-а-а, — жалобно блеет он.

Чернявая бросается к нему:

— Успокойся, пожалуйста, успокойся.

Она ласково гладит парня по стриженому шишковатому затылку. И развернувшись к Ярику, злобно бросает:

— Ты совсем идиот?! Совсем берега потерял?

— А что я? — ощеривается Ярик. — Значит, забыть и не вспоминать? Считать, что никто и никогда?..

— Для нас, — она выделяет голосом слово нас. — Все равно, что никогда…