Черно-белое мышление. Почему мы стремимся к категоризации и как избежать ловушек бинарной логики

В словах блогера вполне, может быть, что-то и есть, но эта мысль не нова. Наша древняя склонность к трайбализму всегда оказывала прямое и мощное влияние не только на то, как мы думаем о мире, но и на то, как мы на самом деле его видим.

Разделение, решение, высмеивание

В один шумный субботний день в ноябре 1951 года Dartmouth Indians («Дартмутские индейцы») и Princeton Tigers («Принстонские тигры») – две американские футбольные команды колледжей – сразились друг с другом на стадионе Палмер в Принстоне. Это была последняя игра в сезоне, и она была непростой: в ход пошли кулаки, и во второй четверти матча защитник из Принстона был вынужден покинуть поле из-за сотрясения мозга и перелома носа, а в третьей четверти его соперник получил перелом ноги.

Несколькими днями позже одно из изданий принстонского колледжа, The Princeton Alumni Weekly, назвало игру «отвратительным представлением» и высказало мнение, что «вину за случившееся нужно возложить на Дартмут». На страницах журнала говорили, что команда Принстона смягчала удары, но битва между редакциями двух колледжей продолжилась, когда участникам сражения на поле уже закрепили гипс на сломанных конечностях.

Как ни странно, студенческая газета Дартмута The Dartmouth смотрела на вещи иначе. Да, игра была контактная, признала редакция. Но травма квотербека «Тигров» была неизбежной. Кроме того, в Дартмуте обвиняли противников в ханжеской и лицемерной игре, а также писали, что команда Принстона в течение беспроигрышного сезона сама избавилась от ряда главных игроков своих соперников, и это похоже на стратегию.

Споры продолжали бушевать, а обвинения сыпаться еще долго после финального свистка. Но не все, как выяснилось, были в гневе. Различия в точках зрения между противниками вдохновили психологов враждующих колледжей выяснить, почему учащиеся двух престижных образовательных учреждений были готовы дойти до драки, разбираясь в итогах прошедшей игры.

Через неделю после матча специалисты опросили студентов Дартмута и Принстона. Их спросили, кто виноват в случившемся, и учащиеся из Принстона вновь обвинили во всем противника, в то время как в Дартмуте считали, что на обеих стронах конфликта лежит одинаковая ответственность. Чтобы избежать предвзятости участников опроса, психологи пригласили в лабораторию две новые группы студентов – одну из Принстона, другую из Дартмута – и на этот раз представили им запись самой игры, а затем задали все тот же вопрос: «Кто первым начал играть не по правилам?»

Результат был ошеломляющим: несмотря на то, что перед участниками опроса были очевидные факты и доказательства, студенты из двух учебных заведений продолжали спорить по поводу того, что произошло на самом деле. Психологи были совершенно ошарашены, заключив, что: «…“одинаковые” сенсорные сигналы, исходящие от футбольного поля, передаваемые через зрительный механизм в мозг, вызывают различный отклик у разных людей». Они предположили, что каждый человек видел свою версию игры и для каждого она была абсолютно реальной.

Видеть не значит верить. Видеть – значит быть причастным.

Нетрудно оценить силу того, что социальные психологи называют внутригрупповым фаворитизмом. Вы можете прийти практически на любой футбольный матч или просто провести пять минут на Facebook, и вскоре вы поймете, о чем они говорят. Однако важность и распространенность этого явления в повседневной жизни часто недооценивают. Наша связь с группами – друзьями, семьей, спортивными командами, политическими партиями, нациями – оказывает глубокое и длительное влияние на то, как мы воспринимаем и интерпретируем действия окружающих и как реагируем на них.

Вспомните, как десятилетний Джош сообщил своей матери, что «мама Спенсера», которую она знала еще со школьной скамьи, «разрешила своему сыну отрастить волосы». И как сразу же после этого он добавил, по-видимому, для ровного счета: «На днях, когда мы были в машине, она сказала отцу Спенсера, что заставлять его подстригать волосы, когда он не хочет этого, – все равно что применять насилие». Что же он замышлял? Почему он это сделал? Причина, как мы теперь знаем, заключалась в его бесспорном статусе злого психологического гения, что, я уверен, могут подтвердить многие измученные родители. Он сознательно активировал социальную идентичность, вызывая межличностную категорию «лучший друг» (мама Спенсера). А что обычно делают лучшие друзья? Смотрят на вещи так же. Остаются на одной волне.

Истина, которую Джош инстинктивно осознал, была глубокой. Потребность в принадлежности сильнее, чем необходимость быть правым во всех смыслах этого слова. Реальность находится в уме воспринимающего, который зачастую думает так же, как и его единомышленники. Они собираются в абстрактное «мы», чтобы противостоять неким «им».