Чернобыль: История ядерной катастрофы

«Действовали не в духе XXVII съезда, натолкнулись на сверхзакрытость Минсредмаша», – заявил Долгих, указывая на недостаток внешнего контроля за происходящим в атомной империи Славского. «И к тому же слишком возвеличили авторитет Славского и Александрова», – поддержал его Рыжков. Он считал, что владения Славского необходимо раздробить: «создать Минатомэнергетику. Отдать туда часть Минсредмаша… Создать Межведомственный совет, но не при Славском, а при Академии наук или ГКНТ [Государственном комитете Совета министров СССР по науке и технике], лучше при Совмине». Перечисляя так или иначе ответственных за аварию – первым в перечне шел Брюханов, – и предлагая наказания для них, Славского Горбачев упомянул лишь в том смысле, что необходимо обратить его внимание на то, что он «игнорировал предупреждение ученых». При этом академику Александрову генеральный секретарь рекомендовал «обратить внимание на его вину во всем этом деле», а заместителя Славского Александра Мешкова предложил и вовсе уволить. Самого Славского отстранять от дел пока было нельзя – ему еще предстояло построить саркофаг[385].

Заседание политбюро вылилось в противостояние: Горбачев, его помощники и члены политбюро, с одной стороны, и атомщики, причастные к созданию реактора чернобыльского типа, тесно сплотившие ряды вокруг Славского, – с другой. Но в лагере атомщиков оказался перебежчик – Валерий Легасов, главный научный советник правительственной комиссии по расследованию и ликвидации последствий аварии. В ходе заседания Горбачев, желая получить поддержку со стороны ученых-атомщиков, несколько раз обращался непосредственно к Легасову, а не к академику Александрову, его начальнику и «отцу» реакторов чернобыльского типа. «Комиссия разобралась, почему недоработанный реактор был передан в промышленность? В США от такого типа реакторов отказались. Так, товарищ Легасов?» – спросил его Горбачев. Легасов ответил, что в Америке такие реакторы не разрабатывались и не использовались. «Реактор не соответствует требованиям безопасности по важнейшим параметрам, – сообщил он собравшимся. – В 1985 году в Финляндии физики „по гамбургскому счету“ проставили высокие оценки нашей АЭС. Но из нее перед тем вынули автоматику и технологию и заменили шведско-американскими»[386].

Как позже вспоминал Легасов, Рыжков в своем выступлении сказал, что, по его мнению, «авария на Чернобыльской АЭС была не случайной, что атомная энергетика с некоторой неизбежностью шла к такому тяжелому событию». Легасов был готов искать причины аварии внутри атомной промышленности, против которой и слова не могли сказать безоговорочно преданные ей коллеги Легасова по Курчатовскому институту. В их представлении ему как заместителю директора полагалось всеми силами защищать интересы института и всей отрасли. Но как честный коммунист и верный сторонник советского строя Легасов ставил интересы системы выше интересов ядерной империи Славского. За это многие подозревали его в карьеризме. На заседании политбюро он выступил против своих коллег и раскрыл многие внутриотраслевые секреты. Этого «предательства» ему не простили никогда.

В начале июля Легасов, получивший в первые недели после аварии значительную дозу радиации, надолго приехал в Москву и занялся составлением доклада, в котором анализировал причины взрыва реактора. Еще в мае советское руководство пообещало директору МАГАТЭ Хансу Бликсу, что на международной конференции, которая пройдет в августе в Вене, будет представлен подробный отчет об аварии. Возглавить работавший над отчетом авторский коллектив руководство поручило Легасову. Он, как всегда, с азартом взялся за работу, к которой привлек специалистов из самых разных областей: от физиков-ядерщиков до медиков и экологов. Собственную квартиру он превратил в настоящую редакцию, работа в ней шла круглые сутки.

Предстоящую конференцию на Западе ждали с нетерпением. Европейская политическая и научная элита была глубоко разочарована поведением советского правительства, которое выдавало любую информацию об аварии с запозданием, ставя тем самым под угрозу безопасность населения стран Центральной и Западной Европы. На Западе сильно сомневались, что советский доклад на конференции в Вене будет сколько-нибудь содержательным. Легасов, которому все это было хорошо известно, как-то пригласил к себе в кабинет одного из своих советников, Александра Борового, и, взяв слово никому об этом не рассказывать, показал проект программы будущей конференции МАГАТЭ, в котором Легасову для доклада отводилось всего тридцать минут.