Чернобыль: История ядерной катастрофы

Отрицать, что на земле разбросаны именно графитовые блоки, перестали – но как он туда попал? Вопрос как будто еще не допускал однозначного ответа. Проверили штабеля графита, из которого планировалось собрать реактор № 5, так и не достроенный. Материал нашли в положенном месте. Обломкам неоткуда было взяться – только из реактора четвертого энергоблока. Это объясняло и необычайно высокий уровень радиации на АЭС. Но мало кто решался допустить возможность взрыва реактора. В тот день Усков записал в дневнике: «Разум отказывается верить, что случилось самое страшное, что могло произойти». Как и Смагина, его злило упрямство Лютова, пренебрежение очевидным фактом. Парашин, размышляя несколько месяцев спустя над поведением коллег, высказался так: «Слишком велик был стресс, и слишком велика была наша вера в то, что реактор взорваться не может. Массовое ослепление. Многие видят, что произошло, – но не верят»[153].

Когда над полуразрушенным четвертым энергоблоком взошло солнце, бункер под административным корпусом стал наполняться киевским начальством. Выше всех по должности был Владимир Маломуж – второй секретарь обкома. Это он три месяца тому назад возглавлял делегацию украинской столицы на XXVII съезде КПСС. Брюханов известил его об аварии ночью – в общих чертах, поскольку и сам тогда мало что знал. Позднее Парашин и Беличенко (завотделом обкома) подсказали директору, что второму секретарю понадобится письменный отчет о причинах аварии и обстановке на электростанции.

Составить такую бумагу Брюханов поручил Парашину. В итоге у нее оказалось несколько авторов. Подписали документ Брюханов и Владимир Коробейников, начальник лаборатории внешней дозиметрии. В документе приведены общие сведения о произошедшем, упомянуто обрушение кровли четвертого энергоблока. Также назван уровень радиации: 1 миллирентген в секунду на территории ЧАЭС и 2–4 микрорентгена в городе Припяти. Такие цифры слабо отражали действительность – особенно на станции. Директор понимал, что уровень радиации на самом деле выше, но, раз уж доступные дозиметристам аппараты показывали 1 миллирентген (3,6 рентгена в час), он решил остановиться на этой цифре. Коробейников, который делал замеры в городе, поддержал Брюханова. По его словам, обнаружились инертные газы и короткоживущие элементы. Таким образом, ионизирующее излучение, которое, выбивая электроны из атомов, разрушает ДНК клеток человеческого организма, просто не успеет нанести никому заметного вреда. Выяснилось, что ветер пока еще гонит облако радиоактивной пыли в сторону от города[154].

Поскольку Коробейников твердил о невысокой радиационной опасности, Брюханов просто отмахивался от сотрудников атомной станции, пытавшихся поднять тревогу. Начальник штаба гражданской обороны ЧАЭС Серафим Воробьев доложил об истинном положении дел первым – задолго до рассвета, вскоре после того, как открыл по приказу директора тот самый бункер (командный пост). В начале третьего ночи Воробьев включил единственный на станции дозиметр, у которого шкала достигала не 3,6, а 200 рентген в час. Прибор в самом бункере показал 30 миллирентген в час – в шестьсот раз выше обычного фона. Объяснить это можно было только проникновением внутрь благородных газов, поэтому Брюханов приказал включить фильтр-вентиляцию. Исполнив приказ, начальник штаба ГО вышел наружу и произвел новый замер. Уровень радиации оказался в пять раз выше, чем в бункере. Воробьев объехал станцию на машине. Возле четвертого энергоблока дозиметр зашкалил – радиация скакнула за двести рентген в час[155].

Воробьев вернулся в бункер и доложил директору, но тот оказался глух к словам по сути единственного на станции дозиметриста. То же произошло и после второго объезда станции. Брюханов буквально оттолкнул подчиненного, сказав: «У меня есть Коробейников, иди отсюда». Воробьев побежал к Парашину, но и тот его не слушал. Как и Брюханов, он психологически не был готов принять худшее. «Почему я ему не поверил? – задает сам себе вопрос Парашин, осмысливая собственное поведение. – Воробьев по натуре своей очень эмоциональный человек, и, когда он это говорил, на него было страшно смотреть… И я не поверил. Я сказал ему: „Иди, доказывай директору“».

Начальник штаба ГО снова обратился к Брюханову. Зная инструкции, он ожидал от директора приказа оповестить население. Воробьев поясняет: «Требования руководящих документов на этот счет были такие: превысили уровни радиации 0,05 миллирентгена в час – надо информировать население, разъяснить людям, как вести себя в такой обстановке. Более 200 миллирентген – включать сирену, подавать сигнал „радиационная опасность“». Но, сколько бы он ни призывал директора следовать инструкции, тот не слушал. Воробьев получил добро только на доклад в штаб гражданской обороны Киевской области. При этом директор приказал ему: «Никому никаких сведений не давать. Ни вверх, ни вниз»[156].