Черное Дерево

Не замечаю, как засыпаю под дружный треск дров в камине в теплых объятиях Макса. Открываю глаза на диване: он переложил меня, заботливо укрыл пледом. Сладко тянусь и смотрю в окно. Метель не унимается: снег валит сплошным потоком. Иные льдинки с такой силой бьются об окна под напором ветра, что дребезжат стекла. Хвалю себя за то, что хватило ума послушаться Исаева и не сбежать от него в ночь. Застряла бы сейчас где-нибудь в поле на маршрутке, а потом бы МЧС нас откапывало. Но, скорее всего, рейсы вообще отменили, как бывает в такую погоду, и, намерзшись на остановке, мне пришлось бы возвращаться к Максу домой, проглотив гордость, чтобы не окочуриться на морозе.

С кухни доносятся ароматные запахи готовящейся пищи, слышно, как мой начальник гремит посудой и напевает что-то под нос. Жареный лук раздражает обоняние, заставляя желудок отозваться привычным спазмом. По сути, прошло уже несколько часов после той шаурмы, пора бы уже и проголодаться.

Встаю, складываю плед и расправляю покрывало, сбитое в кучу.

Черная ветвь на стене манит, притягивает взгляд, побуждает подойти, снова прикоснуться. А еще хочется ее снять, повертеть в руках, поискать проводки и батарейки. Все же магия магией, но прогресс никто не отменял. Даже после всего, что со мной было, в голове не укладывается теория о переносе энергии сквозь пространство и время, сохранение «заряда» лишь для того, чтобы шандарахнуть током какую-то там человечку. Хотя меня же перенесла из мира в мир та же сила, магия, антивещество, или как там ещё назвать эту сверхъестественную приблуду?

Любопытство пересиливает страх, и я подхожу к артефакту. Тянусь, отдергиваю на мгновение руку, но все же трогаю гладкую черную поверхность: сначала кончиками пальцев, а затем смелею, встаю на цыпочки и прикладываю всю ладонь. И ничего. Никакой энергии, потока электронов, магических лучей и прочей лабуды, как будто и не было ничего чуть раньше, словно приснилось все: и инициация, и откровения Макса, и наша с ним страсть на ковре. Краснею, вспомнив, как отзывалась на его ласки, каким пылким и неудержимым был он и какой податливой и жадной до его нежностей была я сама.

Не слышу, как Исаев подошел, но шестым чувством знаю, осязаю его присутствие; воздух между нами становится разряженным и гонит горячую волну от тела к телу. Поворачиваюсь. Макс стоит, опершись об арку, ведущую в холл из гостиной, и следит за моим занятием, скрестив руки на груди.

– Вызываешь кракена? – шутит, приглаживает волосы на подбородке.

– Не работает больше твоя ветка, – отмечаю я.

– Свою задачу она уже выполнила.

Интересно, почему провидение посылает мне постоянно бородатых мужчин? Только Игорь всегда гладко выбрит, и то не уверена, так ему нравится или просто еще слишком молодой. Другие сокурсники щеголяют со щетиной, а Иванов – никогда.

Вот и настало время, когда я думаю про Игоря просто так, как о любом другом человеке, как о знакомом или друге, не пробуждая в себе болезненные эмоции. Теперь его место полностью заполонил, нет, захватил, присвоил Макс; подчинил себе мои разум и сердце и покушается на свободу.

Он подходит сзади, обнимает меня за талию и хрипло декламирует:

– Год восемнадцатый только придет, старое Древо твой род призовет. Путь в новый мир судьбой нарисован, с той стороны тебя черный ждет ворон.

– Что это? – поворачиваюсь к Исаеву лицом, а он наклоняется и целует меня в губы, медленно, интимно, словно не слышит вопроса или делает вид, что не в силах от меня оторваться. Или и правда не может?

Отвечаю на его поддразнивание неумело и робко, насколько могу, обхватываю ладонями широкую и мощную спину. Макс стискивает меня одной рукой, прижимает к себе еще ближе, будто хочет раствориться во мне, создать из двух тел одно, живущее отдельной жизнью и разумом. Свободной рукой он держит меня за подбородок, направляя, показывая, задавая тон, обучая своему безупречному искусству головокружительного наслаждения.

Характер поцелуя стремительно меняется: нам уже мало невинных прикосновений, животом я чувствую возбуждение мужчины. С трудом, со стоном он отрывается от меня, подхватывает под ноги и несет на кухню. Усаживает прямо на барную стойку.

– Есть будешь? – спрашивает вымученно, с досадой, как будто причина его неудобного положения – это я, а не он сам довел себя до точки кипения.

Исаев упирается в столешницу руками по бокам от меня, прислонив свой лоб к моему. Глубоко дышит, пытаясь успокоиться. Вряд ли нам удастся поесть, если будем продолжать в том же духе. Мягко отталкиваю его в грудь.

– А что на ужин?

– Макароны с тушенкой, – извиняется он. – Ничего больше в этом доме нет.

– Пойдет, – улыбаюсь я.

Макс отходит к плите, звенит вилками в ящике, а я опять пристаю к нему с вопросами:

– Так что это за стихи?

– Слова из старой песни. Трубадуры поют в Обители. Там еще много чего, только я не помню ни фига. Не досуг учить было.

– Ну ты даешь! Это же фольклор, народная мудрость!