Черное перо серой вороны

— А ты езди осторожненько, — тут же откликнулась Варвара, поворачиваясь к нему лицом и заглядывая в его глаза. — И с людьми не ссорься. Толку-то что от этого? Разве от нас с тобой зависит, рубить лес или не рубить? Ничего от нас не зависит. Это они только болтают, что от нас что-то зависит. А на самом деле захотели они развалить Союз — взяли и развалили, хотя мы голосовали на референдуме против. Захотели разворовать все, что народом создано за годы советской власти, — взяли и разворовали. А теперь не знают, как это воровство остановить. Если вообще хотят это сделать. И ты это воровство, один на весь лес, не остановишь. Потому что таких, как ты, раз-два — и обчелся. А их — тьмы и тьмы. Они и порядочных людей втягивают в эту мерзость, потому что… Да что я тебе говорю! Ты и сам все это хорошо знаешь. Даже лучше меня.

— И что прикажешь: смотреть на все эти мерзости, будто тебя они не касаются? — произнес Николай Афанасьевич с ожесточением, сведя вместе свои лохматые брови.

— А ты уйди с этой должности, Коленька. Давай мы с тобой поселимся здесь, коз заведем, овечек, пасеку, огород. Проживем как-нибудь. Ну их всех в болото! Опротивела мне вся эта жизнь до последней крайности.

«А что, может, и правда, уйти? — думает Николай Афанасьевич, гладя волосы Варвары. — Ведь тот участок, что спасла гроза, Клещеватый все равно спалит. Да и на тебя пуля рано или поздно найдется. Так что, как ни крути…» И вслух, продолжая ту же мысль:

— Здесь нам жить не дадут: лесничество за управлением лесного хозяйства числится. Моего здесь — только лошадь да собаки. Но я знаю одно местечко…

Варя подняла голову, ожидая продолжения.

— Да, есть тут в наших лесах болота, а посреди них грива. Там еще во время войны партизаны базировались. Большая грива — гектаров тридцать, если ни больше. И заимка там есть, и землянки с тех пор остались… На первый случай вполне пригодятся. А там, глядишь, и что-то новое можно построить…

— Так далеко?

— Все относительно. Не так уж и далеко. Зато никакая сволочь дорогу туда не найдет.

— А вертолет? А вдруг пожар, как в десятом?

— А вдруг с крыши вашего дома сосулька упадет на голову? Волков бояться — в лес не ходить. Да и куда еще податься? В Сибирь? Так это раньше она беглецов спасала от произвола властей, а нынче там тоже не спрячешься. Более того, в Сибири беспредел особенно распространен буквально на все стороны жизни: и от Москвы далеко, и власти чувствуют себя этакими удельными князьками, для которых законы не писаны. А тут все-таки есть на кого опереться в крайнем случае. На брата Филиппа, например… Да мало ли… И дети рядом…

— Я согласна бежать с тобой хоть на край света, Коленька. Если, конечно, ты возьмешь меня с собой.

— А кого же мне еще брать? Некого.

Этот разговор совсем недавно произошел. Нервный разговор, однако ни к какому решению он пока не привел. Легко сказать: бежать. А попробуй оторви себя от пуповины, к которой прирос всеми своими мослами… Да и Пашка… Как бросить его, такого же наивного и увлекающегося, как и ты сам? Пропадет. Николай Афанасьевич дремал и видел Варю: как ходит она босиком по комнатам, что-то делает, и так у нее все ловко получается, что остается лишь любоваться да радоваться. И сами по себе в голове всплывают успокаивающие мысли: «Боже, как мало человеку в сущности надо: чтобы рядом был другой человек, который хорошо тебя понимает. Пожалуй, завтра-послезавтра поеду на гриву. Посмотрю, что там и как. Начну приводить в порядок заимку… И вообще… А там будет видно».

Глава 41

Пашка и Светка сидят в бане перед печью, в которой горят березовые поленья: Пашка на лавке лицом к печке, Светка устроилась верхом у него на коленях лицом к нему, и теребит его, требуя все новых и новых поцелуев, будто ей мало было ночи.

— Мы теперь с тобой любовники… — шепчет она, подставляя Пашке то одну свою грудь, то другую. — Только ты не кусайся! — шлепает она его по обритой голове ладонью. — А то следы останутся.

— Я и не кусаюсь, — оправдывается Пашка. — А как еще?

— Нежненько, вот как, — смеется Светка. — Я ведь теперь женщина. Вот.

— Какая еще женщина? — недоумевает Пашка. — Женщины — это… это вот твоя мать, моя… ну и другие. А ты… ты девчонка.

— Ну до чего ж ты, Пашка, глупый! — радуется Светка. — Женщина — это когда она перестает быть девственницей. Понял? А мужчина становится мужчиной — это когда он первый раз потрахался. Понял? Ты что, книжек совсем не читаешь? Возьми триллер Епифании Кобылкиной «Любовь на необитаемом острове». Там все-все про это написано. Со всеми подробностями. Класс!

— Я такие книжки не читаю, — презрительно скривит Пашка все еще распухшие губы. Мой папа говорит, что все эти твои Кобылкины — они эти… как их? — литературные шалавы! Вот! Я про войнушку люблю читать. Как наши в Афгане духов кромсали. Вот это класс! Или про Чечню. И дядя Артем рассказывал — жуть!