Черное перо серой вороны

— Тебе он нужен? Мы подумали, что если он напугается, то умотает в Москву — одной заботой меньше, если нет… тебе решать, что делать дальше.

— Какие у вас планы?

— Это насчет чего?

— Вообще.

— Ну ты даешь, Студент! Планы — это по твоей части. Как скажешь, так и будем решать.

— Есть идея, — подумав, произнес Осевкин, снова глянув в зеркало и встретившись с равнодушными глазами Лисы, будто притаившимися в своих норках. — Хочу, Лиса, использовать твои таланты. Хотелось бы узнать, что думают мои работнички. Еще лучше — кто из них заварил эту кашу.

Лиса пожала плечами, не отрывая подбородка от сложенных на руле рук.

— Как скажите, шеф, — произнесла с неизменной усмешкой.

— Уже сказал, — проскрипел Осевкин, открыл дверцу и выставил ногу наружу.

— А если нас узнает тот пацан, что бросил камень в Буряка? Или тот, которого отпустил твой человек? — остановила его вопросом Лиса.

— А ты сделай так, чтобы не узнали, — отрезал Осевкин. — Не мне тебя учить.

— А что с журналюгой делать? — вставил свое Буряк.

— Пока ничего, — ответил Осевкин, не оборачиваясь, и полез из машины.

Глава 28

Личный телохранитель Осевкина по кличке Колун, почти двухметрового роста плечистый мужчина лет сорока, с мощной короткой шеей, маленькой, наголо обритой головой, зато с ладонями, похожими на совковую лопату, шевельнулся на переднем сидении, спросил:

— Куда поедем, Семен Иваныч?

Осевкин глянул на него, пожевал верхнюю губу, вяло махнул рукой, приказал:

— В Заведение, — и, прикрыв глаза, откинулся на спинку сидения.

Шофер тронул машину, и она покатила по лесной дороге, осторожно переваливаясь через корни деревьев.

Фасад трехэтажного здания бывшего Дома пионеров, где дети со всего Угорска и окрестностей когда-то занимались в различных кружках и секциях, теперь сиял неоновыми рекламами универсама, ресторана, парикмахерской и кафе, и все это принадлежало Осевкину. Большинству жителей Угорска было невдомек, что фасад — всего лишь видимая часть, прикрывающая нечто, скрытое от глаз обывателя, живущего на более чем скромную зарплату или пенсию. Конечно, он мог зайти в универсам и что-нибудь купить там по сходной цене, мог пойти и подстричься — и тоже не очень дорого, посидеть в кафе и даже ресторане. В последнем можно было даже потанцевать под не слишком громкую музыку. Правда, цены здесь кусали, но не тех, у кого водились деньжата и кого называли средним классом. А средний — это тот, кто в среднем мог позволить себе такой ресторан два-три раза в месяц. Поэтому посидеть в ресторане «Угорье» со своей девушкой было престижно, тем более что сюда какую-нибудь шелупень не пустят, а стоит кому-нибудь забузить, тут же окажется на улице. Здесь можно было отдохнуть без риска быть втянутым в скандал.

Зато другая сторона здания была прикрыта высоким кирпичным забором с колючей проволокой, огораживающим довольно обширное пространство, куда можно было попасть через железные ворота с будкой охранника. Здесь не было рекламы, здесь стены не имели даже окон, и равнодушный угорский обыватель мог полагать, что за этими воротами и глухими стенами расположены склады, холодильники и все прочее, необходимое для работы названных заведений.

Но именно в эти ворота въехала машина с Осевкиным. Он выбрался из нее и направился к предварительно разверзстому охранником дверному проему: массивная железная дверь легко и бесшумно ушла внутрь стены с помощью какого-то специального приспособления, явив пространство, наполненное ярким электрическим светом. Осевкин вошел в небольшой коридор, от пола до потолка выложенный белой керамической плиткой, будто это был вход в туалет, за посетителями которого из каждого угла следят недремлющие зрачки видеокамер. Далее следовала еще одна дверь, и тоже в тон помещения, но едва посетитель миновал ее, как сразу же попадал в мир сказок Шахразады: просторное фойе, отделанное ценными породами дерева, чучела медведей, волков и прочих хищников; макеты воинов, стерегущих двери Тамерлана на известной картине Верещагина, здесь тоже стерегли похожие резные двери, не известно, куда ведущие; вечно горящий камин, бархатные портьеры, мягкие диваны и кресла, стойка бара, сверкающая разноцветьем бутылок, бокалов, никеля и зеркал; веером расходящиеся лестницы, теряющиеся в таинственном полумраке, тихая восточная музыка, — все это окутывало посетителя, настраивая его на еще большие чудеса.

Из-за портьеры вынырнул человек с подстриженной скобочкой черной бородой и усами, черные глаза смотрели из-под черных бровей внимательно, но не назойливо; пестрый шелковый халат облегал его крепкое тело, перетянутое широким шелковым же поясом, белая чалма с изумрудной заколкой и павлиньим пером венчала его голову, из-под халата выглядывали красные сапоги с загнутыми носами. Человек склонился перед Осевкиным в низком поклоне, прижав обе руки к груди.

— Я рад приветствовать тебя, мой повелитель, в приюте неги и душевного покоя, — произнес он нараспев с неподдельным восточным акцентом.

— Есть кто-нибудь? — отрывисто спросил Осевкин.