Черное Рождество

На берегу моря в унылом, безрадостном месте неподалеку от доков, там, где каменистая коса усеяна гниющими водорослями и различной выброшенной волнами дрянью, где обыкновенно из живых существ можно увидеть только неразборчивых чаек, собирающих свой малопривлекательный улов, встретились в предрассветных сумерках четыре человека.

Один из них был прибывший в Крым со специальной миссией из Екатеринослава Борщевский, трое других — местные подпольщики: товарищ Макар, Салов и матрос Защипа, известный в Севастополе под псевдонимом Кипяченко.

— Что за причина для такой срочной встречи? — раздраженно спросил у товарища Макара Борщевский.

— Типографию разгромили, — мрачно ответил Макар.

— Плохо, очень плохо, — Борщевский тоже помрачнел, — ведь говорил я вам: плохо у вас с конспирацией, из рук вон! А почему мы сегодня в таком странном месте встречаемся, а не на конспиративной квартире?

— Место это очень хорошее, — последовал ответ, — подходящее во всех отношениях. А конспиративную квартиру я считаю проваленной.

— Почему? — недоуменно спросил Борщевский. — Что, Гольдблат с Якобсоном попали в контрразведку?

— Нет, товарищи, к счастью, сбежали и тираж воззвания унесли. Но не в этом дело. Я лично считаю, что среди нас находится провокатор.

— И кого же ты, товарищ, подозреваешь?

— Тебя, Борщевский. — Товарищ Макар встал на безопасном расстоянии от Борщевского, засунув правую руку в карман и глядя исподлобья недобрым решительным взглядом. Тем временем Салов зашел Борщевскому за спину, а матрос встал чуть сбоку и вытащил из-за пазухи свой грозный «маузер».

— Товарищи, вы, наверное, с ума сошли! — воскликнул Борщевский в прежнем раздражении. — Я ведь к вам от самого товарища Мокроусова пришел, фронт преодолел с большой опасностью. Вы мандат мой видели. С какого перепугу вы меня за провокатора держите?

— Насчет мандата это ты нам сам расскажи: или тебе его в контрразведке дали, у настоящего Борщевского отняв, или тебе и вправду этот мандат в Екатеринославе выдали, а ты к белым переметнулся и предал всемирный пролетариат.

— Ты, товарищ Макар, говори да не заговаривайся. — В голосе Борщевского прозвучала скрытая угроза. — Насчет того, кто пролетариат предал, мы еще разберемся. Какие у тебя основания меня в предательстве обвинять?

— Основания самые простые, — товарищ Макар повысил голос, но обращался скорее к Борщевскому, а не к своим людям, — как ты появился, так у нас провалы пошли…

— Провалы у вас от того, — перебил его обвиняемый, — что конспирация ни к черту не годится. Типография чуть ли не открыто работает, грохот на всю улицу… Еще удивляюсь, как ее раньше не разгромили.

— Конечно, все теперь у тебя будут виноваты, один только ты… херувим святой. — Не найдя ничего лучшего, товарищ Макар прибег к церковному лексикону и сам остался этим очень недоволен.

— Товарищи! — повысил голос Борщевский, обращаясь к Кипяченко и Салову, при этом он несолидно крутил головой, опасаясь повернуться спиной к Макару. — Товарищи! Что же это у вас творится! Вы видите, что имеет место искажение линии. Я к вам прибыл как представитель партии, имея на руках все необходимые полномочия, а встречаю здесь в лице товарища Макара полное недоверие и грубые угрозы, вплоть до поповских выпадов вроде херувима! Это что же, товарищи, получается! Это уже просто больше чем оппортунизм!

Произнося эти слова, Борщевский пытался одновременно передвинуться так, чтобы за спиной у него не было Салова, но это ему не удалось: Салов к его словам совершенно не прислушивался, в душе у него было ликование — не он один предатель, а вот же, нашелся паскуда! Поэтому он только следил за маневрами и осторожно отступал, сохраняя свое стратегически важное положение.

Матрос, напротив, внимательно слушал хорошо знакомые по годам революционной борьбы слова, получая от их звучания видимое удовольствие и испытывая прилив пролетарского энтузиазма, на что и рассчитывал Борщевский.

— Ты, товарищ Макар, послушай, — с сомнением проговорил матрос, — товарищ хорошо говорит, чувствуется, что наш человек. Может, мы что-то недодумали? Может, дать ему возможность показать себя в деле?

Руководитель севастопольского подполья, почувствовав, что ситуация незаметно выходит из-под контроля, зло покосился на матроса и сказал:

— Ты, Кипяченко, хоть и проверенный товарищ, но очень легко поддаешься на мелкобуржуазную пропаганду. Ты вспомни, он же сам признавался, что состоял в левых эсерах! А это ведь самая что ни на есть мелкобуржуазная партия. Не дай ему зубы заговорить. Ты вспомни, что после его появления у нас провал за провалом. — И, не давая Борщевскому времени снова прибегнуть к своему красноречию, товарищ Макар крикнул: — Давай, Салов, вали! Как договаривались!