Черное сердце

Дедушка открывает все три бутылки с вином, и, когда мы садимся за стол, наливает первый бокал. Темно-янтарная жидкость по цвету почти не отличается от виски.

– Плохо дело, – качает головой дед. – Выливай.

– Может, сначала хоть попробуем? – спрашиваю я.

Сэм смотрит на дедушку с опаской, будто боится, что тот нас сейчас отругает. Хотя в моем окружении мало кого заботит, сколько лет тебе исполнилось и можно ли уже официально выпивать. Достаточно вспомнить похороны Филипа, где Сэм, кстати, тоже присутствовал.

– Ну давай, если хочешь, – смеется дедушка. – Тебе же хуже. Это пойло, пожалуй, теперь для топливного бака больше сгодится, чем для желудка.

Приходится поверить ему на слово.

Во второй бутылке вино почти черное. Дедушка делает маленький глоток и улыбается.

– Ну вот. Сейчас будет вам, ребята, пир. Только не заглатывайте разом.

Когда мама охотится на очередного богача, она читает разные модные журналы, и в них иногда расхваливают вина: такой вкус, сякой, всякие там нотки сливочного масла, свежескошенной травы и дуба – как это пить вообще? Помню, я такие статьи читал и потешался, но вот это вино действительно похоже на сливу и черный перец, рот наполняется восхитительным кислым вкусом.

– Ух ты! – восхищается Сэм.

Допив вино, приступаем к виски. Сосед наливает себе полный стакан.

– Так что у тебя стряслось? – спрашивает дед.

Сэм легонько стукается лбом о столешницу, а потом в три длинных глотка выпивает стакан до дна. Видимо, деда больше не боится.

– Девчонка меня бросила.

– А. Та юная дама, которая приходила с тобой на похороны Филипа? Помню. Миленькая. Не повезло тебе. Прими мои соболезнования, пацан.

– Я ее… Я ее на самом деле любил, – Сэм снова наполняет стакан.

Дедушка приносит арманьяк.

– И что же случилось?

– Она скрыла от меня одну важную тайну… А когда все выяснилось, я очень разозлился. Она долго просила прощения. Но когда я дозрел ее простить, злилась уже она. И тогда мне пришлось просить прощения. Хотя виноватым я себя не чувствовал. А когда наконец почувствовал, у нее уже появился новый парень.

– Иногда девушке нужно уйти к другому, чтобы понять, чего она действительно хочет.

Сэм наливает себе арманьяк – прямо в остатки виски. Добавляет кампари.

– Не пей эту дрянь! – предупреждаю я.

Он поднимает стакан, будто готовясь произнести тост, и разом опрокидывает его в себя. Даже дедушка морщится.

– Ни одна девчонка не стоит того похмелья, которое будет у тебя завтра утром.

– Даника стоит, – у Сэма уже язык заплетается.

– У тебя в жизни будет много девчонок. Ты еще такой молодой. Первая любовь самая сладкая, но быстро проходит.

– Всегда? – спрашиваю я.

Дедушка очень пристально смотрит на меня, он нечасто так делает – только когда действительно хочет сказать что-то важное.

– Когда в первый раз влюбляешься, влюбляешься на самом деле не в девушку, а в само чувство. Ты и понятия не имеешь, чего ей надо и на что она способна. Влюбляешься в свое представление о ней, в то, кем сам становишься рядом с ней. И ведешь себя как идиот.

Я встаю и начинаю перетаскивать грязную посуду в раковину. Меня шатает, но на ногах держусь.

Наверное, в детстве я именно так и любил Лилу. Даже когда был уверен, что убил ее, представлял себе идеальную девчонку – образец, к которому никто и никогда не сможет приблизиться. Но после ее возвращения пришлось увидеть ее настоящую – непростую, злую, больше похожую на меня, чем я мог вообразить. Может, я и не знаю, на что Лила способна, но я знаю Лилу.

Любовь меняет тебя, но и сама меняется.

– Ну-ка, – Сэм разливает ярко-красный ликер по чайным чашкам (и где он их только откопал?). – Давайте стопками.

На следующее утро я просыпаюсь с мерзким привкусом сиропа от кашля во рту. Кто-то колотит во входную дверь. Перевернувшись, закрываю голову подушкой. Вниз не пойду, хоть убейте.

– Кассель! – громко зовет дедушка.

– Что? – ору я в ответ.

– Тут к тебе пришли. Говорят, по официальному делу.

Со стоном скатываюсь с кровати. Ну вот, не хотел же открывать. Натягиваю джинсы, протираю глаза, хватаю первую попавшуюся футболку и пару чистых перчаток. На щеках пробивается колючая щетина.

Чищу зубы, пытаясь избавиться от привкуса прошлой ночи, и тут до меня наконец доходит. Не известно, что сделает дедушка, если догадается про мои связи с Юликовой. Для таких, как он, нет более страшного предательства. Конечно, я знаю, как дед меня любит, но он твердо верит, что долг важнее чувств.

Плетусь вниз по лестнице.

Агент Джонс. Странно. Ни его, ни Ханта я не видел с того самого момента, как они сдали нас с Барроном в ПЮО. Джонс нисколечко не изменился – темный костюм, зеркальные солнечные очки. Только кожа на щеках покраснела – то ли обгорела на солнце, то ли обветрилась. Он стоит, прислонившись к дверному косяку, будто нацелился отпихнуть деда и вломиться внутрь. Конечно, в дом ведь его не пригласили.

– Здрасьте, – говорю я.

– Можно с тобой побеседовать?.. – Джонс мрачно оглядывается на дедушку. – Снаружи?

Я киваю, но дед кладет мне на плечо руку без перчатки.

– Пацан, ты не обязан никуда с ним идти.