Черное сердце

На Юликовой халат с батиковой росписью и тапочки. Она поливает толстянки из пластикового стаканчика. Без макияжа, волосы растрепаны, но в остальном с ней вроде все в порядке.

– Здравствуй, Кассель. Привет, Джонс.

– Здравствуйте, – я топчусь в дверях, будто явился к больной родственнице, которую давно не навещал. – Что происходит?

– Ах это, – смеется Юликова, оглядываясь вокруг. – Да, наверное, получилось чересчур драматично.

– Агент Джонс меня сюда тащил, как на пожар, – голос и вполовину не такой сердитый, как следовало бы, но и этого достаточно. – Даже в душ не дал сходить. У меня похмелье. Несет от меня так, будто я виски поливался вместо одеколона после бритья. И побриться, кстати, не успел. В чем же дело?

Джонс мрачно на меня уставился.

А Юликова укоризненно качает головой.

– Очень жаль, Кассель, что так вышло. Тут есть душ, можешь воспользоваться. Там лежит одноразовый набор с туалетами принадлежностями.

– Ага, спасибо.

– А Джонс тем временем сходит вниз и раздобудет нам что-нибудь поесть. Кормят без изысков, но еда гораздо лучше, чем в былые времена в больницах. У них вполне приличные бургеры, – Юликова обходит кровать и вынимает из тумбочки коричневый кожаный кошелек. – Эд, возьми нам несколько разных сэндвичей и еще кофе. У них неплохой яичный салат. Можно пару пакетов с чипсами, какие-нибудь фрукты и что-нибудь на сладкое. А Касселю побольше горчицы. Я знаю, он любит. Сядем и пообедаем.

– Как цивилизованные люди, – подхватываю я.

– Ладно, сейчас вернусь, – Джонс не берет у Юликовой кошелек. В дверях он останавливается и переводит взгляд с меня на нее. – Не верь этому маленькому хорьку. Я его не первый день знаю.

– Прости, если он вел себя грубо, – извиняется Юликова, когда Джонс уходит. – В этом деле мне требовался агент, причем такой, который уже с тобой работал. Не хватало, чтобы еще больше народу узнало о твоих способностях. Даже тут нельзя рассчитывать на полную конфиденциальность.

– Вы боитесь утечки?

– Мы должны быть уверены, что когда и если о тебе узнают, то узнают непосредственно от нас. Ты ведь слышал, что в Китае объявился мастер трансформации? Многие в правительстве считают, что эту информацию подсунули нам специально.

– В смысле, никакого мастера трансформацию у них нет?

– Именно, – Юликова улыбается уголком рта. – Иди освежись.

В ванной я мокрыми ладонями зачесываю назад волосы, сбриваю щетину, полощу рот. Теперь от меня разит мятной жидкостью для полоскания рта. Юликова где-то раздобыла еще одно кресло и теперь расставляет все три возле окна.

– Ну, вот теперь выглядишь молодцом, – так мамочка могла бы сказать. Только не моя, конечно, а вообще чья-нибудь абстрактная мать.

– Вам помочь?

Вряд ли ей сейчас стоит двигать мебель.

– Нет-нет, садись, Кассель.

– Не хочу показаться любопытным, но мы ведь в больнице. С вами точно все в порядке?

– Ничего от тебя не скроешь, да? – тяжело вздыхает Юликова.

– Ну, я частенько подмечаю, что вода мокрая. У меня, знаете ли, задатки настоящего детектива.

– Я мастер физической силы, – улыбается она в ответ на мою шутку. – То есть могу изменять человеческое тело. Не так, как ты, конечно, – мне подвластны более грубые манипуляции. Могу сломать ногу, а могу срастить кость. Могу удалить опухоль или, по крайней мере, уменьшить ее. Могу вывести из крови инфекцию. Могу запустить легкие у ребенка.

Стараюсь не показать изумления. Я и понятия не имел, что мастера физической силы так умеют. Думал, они способны только причинять боль – обжигать, кромсать, жалить. Филип был мастером физической силы, но я не помню, чтобы он когда-нибудь кому-нибудь помогал.

– Иногда я все это делаю. Но после мне становится очень плохо. И если я исцеляю, и если причиняю боль. И чем больше проходит лет, тем мне хуже. А лучше уже не будет.

Я не спрашиваю, насколько это все законно. Мне плевать. Если и ей тоже плевать, то, может быть, у нас все-таки есть что-то общее.

– А сами себя вылечить можете?

– А, «medice, cura te ipsum» – исцели себя сам. Вопрос логичный. Нет, к сожалению, не могу. Отдача сведет на нет положительный эффект. Так что иногда приходится здесь лежать.

Свой следующий вопрос я продумываю очень тщательно. Спрашивать о таком просто ужасно, но мне надо знать: я ведь собираюсь отдать себя на милость федералов, доверившись обещаниям Юликовой.

– Вы умираете?

– Кассель, мы все умираем. Просто некоторые быстрее.

Киваю. Больше ни о чем спросить не удается, потому что в палату возвращается агент Джонс. У него в руках оранжевый поднос из больничного кафе с сэндвичами, кексами, фруктами и кофейными стаканчиками.

– Поставь на кровать. Пусть каждый берет что хочет, – распоряжается Юликова.

Я хватаю сэндвич с ветчиной, кофе и апельсин и сажусь, пока Джонс с Юликовой выбирают свой обед.

– Прекрасно, – Юликова снимает бумажную обертку с лимонно-макового кекса. – Кассель, уверена, тебе хорошо знаком губернатор Пэттон.

– Пэттон? – фыркаю я. – Отлично знаком. Клевый чел!

У Джонса вид такой, будто он с радостью вытряхнул бы из меня все мои шуточки, но Юликова смеется.