Черное сердце

«Разумеется». «Конечно».

Так говорят, когда очень надо убедить собеседника. Слишком уж сильно надо.

– Ладно. Значит, на следующей неделе?

– Мы хотим обеспечить твою безопасность, так что, пожалуйста, веди себя как обычно. Встречайся с друзьями, а сам тем временем планируй, как уехать из школы на несколько дней, не привлекая внимания. Загодя продумай правдоподобную историю, благовидный предлог. Если нужно, то мы можем…

– Нет. Я все понял.

Они мне не доверяют. Я нужен Юликовой, но она мне не доверяет. Вернее, доверяет, но не до конца. Не совсем. Может, Джонс ей что-то сказал, но это, наверное, и не важно. Я все понял, но ситуация мне не нравится.

Сидя на дневных уроках, стараюсь не думать о тех, что пропустил утром. Не думать о том, что вот-вот вылечу из Веллингфорда. И о том, как мало меня это волнует. Не думать о Лиле.

На тренировке я бегаю кругами.

При первой же возможности под благовидным предлогом смываюсь с тренировки, переодеваюсь и бегу к машине. Ужин пропущу. Руки в перчатках лежат на руле, а меня охватывает странная отстраненность. В душе теплится темная надежда – к ней не хочется приглядываться слишком пристально. Она ведь очень хрупкая и может разлететься от неосторожного взгляда.

Еду к Лиле. На парковку за закрытыми воротами с кодовым замком даже не суюсь – ставлю машину в паре кварталов от дома. Надеюсь, ее не эвакуируют. Захожу внутрь.

В фойе за стойкой седой консьерж, наблюдающий за несколькими мониторами, спрашивает мое удостоверение. Протягиваю ему права, и он, нацепив обшарпанную серую гарнитуру, звонит Захаровым. Коверкая, произносит мое имя.

Ему что-то отвечают. Сквозь треск помех голос не узнать. Консьерж кивает, снимает гарнитуру, отдает права.

– Поднимайтесь, – говорит он с легким восточно-европейским акцентом.

Холодный блестящий лифт мне хорошо знаком. Когда двери открываются в пентхаусе, сразу вижу Захарова: он расхаживает туда-сюда перед телевизором. На нем строгие костюмные брюки и наполовину расстегнутая белая рубашка.

– Я ему голову оторву, – вопит Захаров. – Голыми руками.

– Здравствуйте, – мой голос эхом разносится по комнате. – Простите… Я… Консьерж сказал, что я могу подняться.

– Знаешь, что выкинул этот недоумок? – Захаров разворачивается ко мне.

– Что? – я не очень понимаю, о чем речь.

– А ты посмотри, – он машет в сторону телевизора.

На плоском экране Пэттон пожимает руку какому-то седому мужчине. Внизу текст: «На встрече с губернатором Грантом Пэттон предложил устроить совместное тестирование государственных служащих».

– Это губернатор Нью-Йорка. Знаешь, сколько денег я вбухал в его переизбрание? А теперь он идет на поводу у этого полоумного.

«Не стоит так волноваться из-за Пэттона. Скоро его устранят», – хочется сказать мне, но нельзя.

– Может, Грант просто решил подыграть.

Захаров снова поворачивается ко мне – будто только сейчас по-настоящему меня заметил. Смаргивает.

– Ты к матери пришел? Она отдыхает.

– Я хотел поговорить с Лилой.

Захаров, нахмурившись, окидывает меня долгим взглядом, а потом тыкает в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Наверное, забыл, что я здесь не ориентируюсь. А может, ему плевать.

Бегом поднимаюсь по ступенькам.

– Я слыхал, твой полоумный братец работает на федералов, – кричит Захаров снизу. – Это же неправда?

Поворачиваюсь, стараясь изобразить на лице спокойное и чуть озадаченное выражение. Сердце болезненно сжимается в груди.

– Неправда, – я выдавливаю смешок. – У Баррона с властями отношения не очень.

– А у кого очень? – Захаров тоже смеется. – Передай ему, пусть не сует нос куда не надо. Я очень расстроюсь, если придется сломать ему шею.

– Вы обещали… – я перегибаюсь через перила.

– Кассель, кое на что даже я не могу закрыть глаза. Если он переметнется к федералам, то предаст не только меня. Он предаст и тебя, и твою мать. Подвергает тебя опасности. И Лилу тоже.

Киваю. Я будто оцепенел, но сердце так и колотится – как плоский камушек-блинчик, который скачет по поверхности и вот-вот уйдет под воду. Если бы Захаров знал, что́ я натворил, знал о Юликовай, о ПЮО, он бы пристрелил меня на месте. Да еще и не один раз. Но он не знает. По крайней мере, мне так кажется. Не могу его прочитать – это выражение лица, чуть приподнятый уголок губ.

Поднимаюсь на второй этаж, с каждой ступенькой шаги мои все тяжелее.

За арочным проемом начинается коридор.

– Лила? – зову я тихонько, проходя мимо нескольких отполированных деревянных дверей с массивными металлическими петлями и ручками.

Открываю одну наугад – спальня, пустая. Такая чистая и аккуратная – явно гостевая. Значит, у них можно не только мою маму разместить. Квартира еще больше, чем я предполагал.

Стучу в следующую дверь. И тут в конце коридора открывается другая. Из нее выходит Лила.

– Это бельевая, – говорит она. – Там стиралка и сушилка.

– И даже наверняка постирать можно без монетки.