Черное сердце

Лила улыбается, вспомнив наше общежитие, прислонятся к дверному косяку. Видимо, только что вышла из душа. На ней белая майка и черные джинсы в обтяжку. Ноги босые, и ногти на них покрашены серебристым лаком. К щеке прилипло несколько мокрых порядок, и еще несколько к шее – там, где шрам.

– Ты получил мое письмо, – говорит она тихо, подходя ближе. – Или может…

Мои пальцы невольно тянутся к карману куртки, и я криво улыбаюсь.

– Пришлось попотеть, чтобы расшифровать.

– Тебе не следовало приходить, – Лила убирает с лица волосы. – Я обо всем написала, чтобы нам не надо было…

Она замолкает, будто позабыв, о чем собиралась сказать. Лицо не сердитое. Лила делает еще один шаг мне навстречу. Теперь мы стоим так близко, что я расслышал бы даже шепот.

Смотрю на нее, а сам вспоминаю, как она сидела на кровати в моей спальне в старом доме, когда я еще не знал, что она проклята, и все казалось возможным. Мягкая линия губ, блестящие глаза – помню, как мечтал о ней, когда еще думал, что она может стать моей.

Я эпически втрескался в Лилу еще в детстве. Она стала моей любовью. Стала трагедией, из-за которой я заглянул внутрь себя и увидел свое порочное сердце. Стала моим грехом и спасением, когда вернулась из могилы, чтобы навсегда меня изменить. В очередной раз изменить. Когда Лила, сидя на той кровати, сказала, что любит меня, я желал ее больше всего на свете.

Но это было еще до того, как мы обманом пробрались в многоэтажку и смеялись до слез, как говорили по душам на похоронах, так я ни с кем и никогда не говорил и, наверное, не буду говорить. Еще до того, как она из воспоминания превратилась в того единственного человека, радом с которым я чувствую себя собой. Еще до того, как она меня возненавидела.

Как же я желал ее тогда. И теперь едва ли желаю чего-либо другого.

Подаюсь ей навстречу. Вот сейчас она отпрянет, но нет. Мои затянутые в перчатки пальцы смыкаются чуть повыше ее локтей. Прижимаю Лилу к себе, ловлю губами ее губы. Вот сейчас она меня остановит. Но Лила льнет ко мне. Губы у нее теплые и мягкие, с легким вздохом она приоткрывает их.

А мне только того и надо.

Прижав Лилу к стене, я целую ее так, как никогда не позволял себе раньше. Мне хочется проглотить ее целиком. Хочется, чтобы в этом поцелуе она почувствовала все мое сожаление, все мое обожание. Издав легкий полустон-полувздох, Лила притягивает меня ближе. Глаза у нее закрыты. Я ощущаю сейчас только ее дыхание, ее кожу, ее зубы.

– Нужно… – шепчет она, ее голос доносится будто издалека. – Нужно остановиться. Нужно…

Отрываюсь от нее.

Коридор кажется ужасно ярким. Лила стоит, прислонившись к стене, опираясь на нее одной рукой. Губы у нее покраснели, лицо разрумянилось, глаза широко распахнуты.

А я будто пьяный. Дышу тяжело, как после пробежки.

– Наверное, тебе лучше уйти, – нетвердым голосом говорит она.

Я киваю, хотя уходить мне сейчас хочется меньше всего.

– Но мне нужно с тобой поговорить. Про Данику. Поэтому я и пришел. Я не собирался…

– Ладно, – Лила бросает на меня встревоженный взгляд. – Тогда говори.

– Даника встречается с моим братом. Думаю, уже давно.

– С Барроном? – Лила отлипает от стены.

– Помнишь, я решил, будто ты ей рассказала о моем даре? Так это на самом деле был Баррон. Точно не знаю, что он ей наплел, но кое-какая правда в его россказнях была, потому что я не смог убедить Данику держаться от него подальше. Вообще не смог ее ни в чем убедить.

– Быть того не может. Ей такие не нравятся. Даника же умная.

– Ну, ты тоже с ним встречалась, – слова слетают с губ, прежде чем я успеваю хорошенько их обдумать.

– А я никогда и не говорила, что я умная, – взгляд у Лилы убийственный. Она очевидно имеет в виду: была бы умной – не целовалась бы только что с тобой взасос, стоя возле стенки. – И я тогда маленькая была.

– Пожалуйста, просто поговори с ней.

– Поговорю, – вздыхает Лила. – Конечно, поговорю. И не ради тебя. Просто Даника этого не заслуживает.

– Лучше б она осталась с Сэмом.

– Мы все хотим чего-то, что для нас не очень хорошо. Обманываемся.

– Только не я.

– Как скажешь, – смеется Лила.

В конце коридора открывается дверь, и мы оба подскакиваем от неожиданности. Из комнаты выходит мужчина в джинсах и свитшоте, на шее у него болтается стетоскоп. На ходу снимая одноразовые перчатки, он подходит ближе.

– С ней все будет в порядке. Самое важное для нее сейчас – отдохнуть, но через неделю нужно проверить, как двигается рука. Как только пройдет боль, сразу пусть начинает разрабатывать.

Лила смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Словно пытается уловить мою реакцию. На что?

Ловлю подсказку.

– Ваша пациентка – моя мать.

– А… Я не знал. Конечно, можешь ее проведать, – доктор вынимает из кармана визитку и вручает мне, обнажив в улыбке кривые зубы. – Звони, если появятся вопросы. У тебя или у Шандры. С огнестрельными ранениями бывает много мороки, но тут все чисто. Навылет.

Сунув карточку в карман, торопливо иду к двери в конце коридора.

– Кассель, – кричит Лила, но я не замедляю шаг.