Черное сердце

– Сними, пожалуйста, перчатки, – просит Юликова. – Краска долго сохнет. Так что, если тебе нужно что-то сделать напоследок, сделай это прямо сейчас.

– Она имеет в виду, что надо сходить пописать, – поясняет агент Джонс.

Натягиваю на себя худи, застегиваю молнию. Потом иду в ванную, складываю распечатки с Пэттоном и засовываю их в задний карман джинсов. Расческу и карточки для записей кладу в другой карман. Ручку и гель для волос прячу в переднем кармане худи, вместе с ключами от машины.

Возвращаюсь в общую комнату, присаживаюсь за стол и снимаю перчатки. Широко растопырив пальцы, кладу ладони на столешницу.

Юликова смотрит сначала мне в глаза, а потом на мои голые руки. Своими затянутыми в перчатку пальцами поднимает мою правую ладонь и подносит ее к лицу.

Джонс внимательно наблюдает за нами – весь подобрался. Если бы я сейчас дотронулся до горла Юликовой, он мигом бы вскочил со стула и бросился к нам. Но не успел бы. И Джонсу наверняка об этом прекрасно известно.

Юликова снимает колпачок и выдавливает из тюбика мне на тыльную сторону руки холодную черную субстанцию. Она совсем не боится – действует спокойно и уверенно. По ней и не скажешь, видит ли она во мне опасного мастера или просто очередного малолетнего участника своей программы.

Мне щекотно, когда Юликова размазывает краску кисточкой. Не привык, чтобы кто-то касался моих голых пальцев. Высыхая, краска превращается в матовую пленку, по текстуре похожую на кожу. Юликова тщательно закрашивает все руки целиком, даже кончики пальцев, а я стараюсь не двигаться, несмотря на щекотку.

– Готово, – она закручивает тюбик. – Как только краска высохнет, отправляемся. Сейчас можно чуть расслабиться напоследок.

Я внимательно вглядываюсь в ее лицо.

– Вы обещаете, что после снимете все обвинения с моей матери?

– Это меньшее, что мы можем сделать.

Выражение лица у Юликовой честное-пречестное, но ее слова вряд ли можно считать гарантией.

Если она врет, то понятно, что нужно делать. А если не врет, я совершенно напрасно пущу все на ветер. Невозможный выбор. Мой единственный шанс – раскачать ее так, чтобы она как-то себя выдала.

– А что если после этой операции я не захочу вступать в ПЮО? Решу, например, что не создан быть федеральным агентом?

Юликова как раз полощет кисточку в стакане с водой. Она замирает.

– Тогда я окажусь в трудной ситуации. Мое начальство в тебе очень заинтересовано. Ты и сам прекрасно об этом знаешь. Мастер трансформации – весьма редкое явление. На самом деле… – она достает бумаги – хорошо знакомые мне бумаги. Контракт. – Я собиралась сделать это позже, когда мы с тобой на несколько минут сможем остаться наедине, но, наверное, лучше не тянуть. Мое начальство будет чувствовать себя гораздо спокойнее, если ты подпишешь их прямо сейчас.

– Но мы же вроде решили подождать до моего выпускного.

– Из-за операции пришлось ускориться.

– Понятно.

Юликова проводит рукой по своим седым волосам. На перчатке у нее краска, и на челке остается черный след.

– Понимаю, у тебя могут возникнуть сомнения. Обдумай их, но помни: ты сам к нам пришел. Без нас ты превратишься в трофей, за который воюют соперничающие криминальные кланы. А мы сможем тебя защитить.

– А кто защитит меня от вас?

– От нас? Да эта твоя семейка… – начинает было Джонс, но Юликова взмахом руки заставляет его умокнуть.

– Кассель, для тебя это настоящий прорыв. Я очень рада, что ты меня спросил… Рада, услышать честный вопрос.

Я молчу. Сам не знаю почему, затаил дыхание.

– Твои опасения понятны. Послушай, я знаю, тебя раздирают противоречивые чувства. Но ты хочешь поступить правильно. Поэтому мы будем все обсуждать, будем честны друг с другом. Я, со своей стороны, честно скажу тебе: если ты не вступишь в ПЮО сейчас, вышестоящие этому не обрадуются, мной будут недовольны.

Я встаю, разминаю пальцы и приглядываюсь: нет ли на фальшивых перчатках трещинок. Нет – все идеально.

– Это из-за Лилы Захаровой? – спрашивает вдруг Юликова. – Из-за нее ты колеблешься?

– Нет! – выпаливаю я, а потом закрываю глаза и медленно считаю вдохи и выдохи.

Не я раскачал Юликову – она раскачала меня.

– Мы всегда знали, что у вас близкие отношения, – она, наклонив голову, внимательно наблюдает за мной. – Лила – хорошая девочка.

Я фыркаю.

– Ладно, Кассель. Она жестокая девочка и очень нравится тебе. Но ей, скорее всего, очень не понравится, что ты работаешь на правительство. Помни: это решение должен принять ты сам, ни на кого не оглядываясь. В отряде вы с братом будете в гораздо большей безопасности. Если ты действительно для нее важен, она смирится.

– Не хочу о ней говорить.

– Хорошо, – вздыхает Юликова. – Можем не говорить, но ты должен подписать или не подписать бумаги.

Стопка документов на столе внушает некоторые сомнения. Если они собираются просто швырнуть меня в тюрьму, им не нужно мое согласие. Они и так добьются желаемого, когда я окажусь за решеткой.

Вешаю себе на шею шнурок с удостоверением, хватаю гарнитуру. Так я ничего не смогу вычислить: можно до посинения трепаться с Юликовой, и она все равно не допустит ни малейшей ошибки, не выдаст себя.