Я в наручниках, и выбора у меня особого нет. Выхожу из машины. Джонс подталкивает меня назад и открывает багажник.
– Оу, – говорю я.
Джонс расстегивает две верхние пуговицы на моей рубашке и заталкивает амулеты за воротник, чтобы они касались кожи. Потом застегивает рубашку и затягивает мой галстук. Камни теперь никак не сбросить.
– Залезай, – приказывает Джонс, махнув рукой на багажник.
Внутри почти пусто – только запасное колесо и аптечка. И моток веревки.
Отвечать смысла нет. Я бросаюсь наутек. Может, удастся сбежать даже со скованными за спиной руками.
Не разбирая дороги, несусь вниз по склону холма. Ноги ужасно скользят. Кошмарные парадные туфли, да еще и тело чужое, массивное. Я к нему не привык и потому постоянно теряю равновесие. Ноги-то теперь короткие. Оскальзываясь, съезжаю в своих дорогущих брюках по грязной траве. Снова вскакиваю. Только бы добраться до деревьев.
Слишком медленно.
Джонс накидывается на меня сзади, валит на землю. Я трепыхаюсь, но все бесполезно. В висок упирается холодный ствол, а в поясницу – колено Джонса.
– Трусливый, что твой хорек. Слышишь? Хорек! Вот ты кто.
– Вы меня не знаете, – отвечаю я, сплевывая на грязную землю кровь. И, снова не сдержавшись, смеюсь. – И про хорьков вы, как видно, тоже знаете маловато.
Джонс ударяет меня кулаком в бок, и я чуть не теряю сознание от боли. Когда-нибудь все-таки придется научиться держать язык зубами.
– Вставай.
Я подчиняюсь. Джонс конвоирует меня обратно к машине. Никаких больше шуток.
Он опять подталкивает меня к багажнику.
– Залезай. Немедленно.
– Простите. С Пэттоном же все в порядке. Он жив. Что бы вы там ни думали…
Прямо над ухом угрожающе щелкает предохранитель.
Лезу в багажник. Джонс связывает веревкой мои ноги, а конец привязывает к цепочке от наручников. Я едва могу шевельнуться. Теперь не побегаешь.
Слышу, как что-то с треском рвется. Скотч. Джонс в несколько слоев заматывает им мои ладони, предварительно вложив в каждую по камню. Потом переворачивает меня на спину. Я смотрю на него и на шоссе позади. Мимо проносится машины, и я очень надеюсь, что какая-нибудь из них остановится. Напрасно.
– Я с самого начала знал, что ты совершенно непредсказуем. И очень опасен. Ни на какую преданность тут рассчитывать нельзя. Я пытался объяснить это Юликовой, но она не слушала.
– Простите, – меня охватывает отчаяние, – я обо всем ей расскажу. Скажу, что вы были правы. Только сообщите ей, где мы.
– Нет уж, – смеется Джонс. – Ты же у нас теперь не Кассель Шарп, да? Ты губернатор Пэттон.
– Ладно вам, – от страха язык у меня заплетается, – Джонс, вы же работаете на хороших парней. Вы не должны так поступать. Вы федеральный агент. Слушайте, я пойду с вами. Во всем признаюсь. Можете меня запереть.
– Лучше бы ты дал нам себя подставить, – Джонс отрезает армейским ножом полоску серебристого скотча. – Если никто не будет тебя контролировать, если ты будешь разгуливать на свободе и заключать сделки с кем попало… Что тогда начнется? Это лишь вопрос времени – рано или поздно какое-нибудь иностранное правительство или корпорация предложат тебе хорошую цену. И ты превратишься в опасное оружие, ускользнешь от нас. Лучше просто исключить тебя из уравнения.
До меня едва доходит: я был прав – они действительно собирались меня подставить.
– Но я же подписал…
Джонс тянется заклеить мне рот. Я мотаю головой и плююсь, но он все равно приклеивает полоску скотча мне на лицо. На мгновение я забываю, что можно дышать через нос, и ударяюсь в панику.
– Пока ты произносил свою распрекрасную речь, у меня появилась одна идейка. Я позвонил весьма неприятным людям, которые ждут не дождутся встречи с тобой. Ты же знаешь Ивана Захарова? Оказывается, он готов выложить немалую сумму за возможность лично прикончить одного губернатора, – Джонс ухмыляется. – Не повезло тебе, Кассель.
И захлопывает крышку багажника. Я остаюсь один в темноте. Машина куда-то едет, а я все спрашиваю себя: а когда вообще мне везло?
Глава шестнадцатая
В багажнике быстро становится жарко. От бензиновой вони меня тошнит. Что еще хуже, когда машина подскакивает на очередной кочке, я больно ударяюсь обо что-то железное. Пытаюсь упереться ногами, но при каждом повороте и на каждый выбоине голова или спина все равно впечатываются в стенку. Джонс так крепко связал меня, что даже калачиком не свернуться.
В общем, не самый лучший способ провести свои последние часы.
Я перебираю в голове разные варианты. Один хуже другого. На шее висят амулеты, поэтому трансформироваться я не могу. Даже если удастся как-то их сорвать, до кожи руками я дотронуться тоже не могу, и поработать над собой не получится.
Уж в этом Джонсу не откажешь – все предусмотрел.
Мы сворачиваем с шоссе: шум других машин постепенно стихает, из-под колес с грохотом вылетают мелкие камешки, будто дождь барабанит по крыше.
Через несколько минут выключается двигатель, хлопает дверь. Где-то вдалеке раздаются голоса, но говорят так тихо, что я их не узнаю.