Черное сердце

– Ты же не думаешь всерьез, что это я устроил твоему отцу автомобильную аварию? Ты уж точно достаточно хорошо меня знаешь. Если бы я убил человека, который меня обокрал, то такое убийство послужило бы хорошим примером. Абсолютно все знали бы, что его убил именно я. Но я никогда не подозревал твоего отца. Он был мелкой сошкой, не жадничал. В определенный момент я подозревал твою мать, но потом отмел в сторону эти подозрения. Как выяснилось, напрасно.

– Может, он боялся, что скоро умрет. Может, и правда верил, что бриллиант поможет ему стать неуязвимым. Как Распутин. Как вы.

– Насколько я помню, у твоего отца не было недоброжелателей… Если бы он действительно кого-то боялся, то точно пошел бы к Дези.

К моему деду. Так странно слышать это имя – каждый раз забываю, что его так зовут.

– Наверное, теперь мы никогда этого не узнаем, – говорю я.

Мы долго смотрим друг другу в глаза. Интересно, кого видит во мне Захаров – отца или мать? Он переводит взгляд куда-то мне за спину.

Я оборачиваюсь. На лестнице стоит Лила. На ней те же сапоги и узкая юбка, полупрозрачная белая блузка. Она улыбается нам кривоватой улыбкой, приподняв уголок губ.

– Можно на минутку одолжить Касселя?

Я встаю и иду к лестнице.

– Только верни его целым и невредимым, – просит Захаров.

Комната Лилы выглядит точно так, как я мог бы себе представить, и совершенно не так, как представлял. Я ведь был у нее в общежитии в Веллингфорде и, видимо, рассчитывал увидеть тут нечто похожее. Позабыв при этом, как богаты Захаровы и как неровно они дышат к заграничной мебели.

Комната просто огромная. В одном конце длиннющая кушетка, обитая светло-зеленым бархатом, рядом туалетный столик с большим зеркалом. Столик заставлен кисточками и открытыми баночками с косметикой. Около него несколько обтянутых атласом пуфов.

На другом конце возле окна висит огромное зеркало в массивной изукрашенной раме, амальгама кое-где потускнела – наверно, оно очень старое. Рядом Лилина кровать. Деревянное резное изголовье тоже очень старое; возможно, французское. На кровати атласное же покрывало и бледно-желтые подушки. Вместо прикроватной тумбочки – полка, забитая книгами, на ней большая позолоченная лампа. На потолке висит гигантская позолоченная люстра с мерцающими кристаллами.

Комната старомодный старлетки. Из образа выбивается только кобура с пистолетом, свисающая с туалетного столика. Ну и еще я.

Краем глаза замечаю в зеркале собственное отражение. Темные волосы растрепались, будто я только что вылез из кровати. На щеке синяк, на виске шишка.

Лила заходит следом за мной в комнату и останавливается, будто не зная, что делать дальше.

– Ты в порядке? – спрашиваю я, присаживаясь на кушетку.

Я чувствую себя очень нелепо в костюме Пэттона, но другой одежды нет. Скидываю пиджак.

– Ты хочешь знать, в порядке ли я? – удивленно поднимает брови Лила.

– Ты застрелила человека. А до этого сбежала от меня, после того как мы… Не знаю. Я подумал, ты, может, расстроена.

– Я действительно расстроена, – Лила надолго замолкает, а потом принимается мерить шагами комнату. – Поверить не могу, что ты произнес эту речь. Поверить не могу, что ты чуть не погиб.

– Ты спасла мне жизнь.

– Спасла! Именно так! – Она тыкает в меня затянутым в перчатку пальцем. – А что если бы у меня не получилось? Если бы меня там не было? Если бы я не догадалась, что это ты? Если бы тот федерал решил, что у Пэттона помимо отца есть еще более могущественный враг?

– Я… – набираю в грудь побольше воздуха и медленно вдыхаю. – Наверное, я… Сейчас был бы мертв.

– Вот именно. Кончай уже придумывать планы, в которых промежуточным этапом значится твоя смерть. В конце концов какой-нибудь из этих планов сработает.

– Лила, клянусь тебе, я не знал. Я, конечно, понимал, что вляпаюсь в неприятности, но понятия не имел о Джонсе. Он вдруг взял и сорвался, – я не рассказываю ей, как я испугался. Как думал, что меня убьют. – Все это в план совершенно не входило.

– Ты все болтаешь и болтаешь, а толку ноль. Ты многих в правительстве разозлил. Ты притворился губернатором штата Нью-Джерси и признался в преступлениях.

Не могу сдержать улыбку, уголки губ против воли чуть приподнимаются.

– И как все прошло?

Лила качает головой, но у нее на губах тоже улыбка.

– Это была настоящая бомба. Крутят по всем каналам. Говорят, теперь вторую поправку ни за что не примут. Доволен?

– А если бы его все-таки убили… – посещает меня неожиданная догадка.

– Да, наверное, ты прав, – хмурится Лила. – Тогда приняли бы наверняка.

– Слушай, – я встаю с кушетки и подхожу к ней. – Это ты права. Никаких больше сумасшедших планов. Честное-пречестное слово. Я буду очень хорошим.

Лила внимательно смотрит на меня, будто пытаясь поймать на вранье. Легонько обнимаю ее за плечи, надеясь, что она меня не оттолкнет, прижимаюсь к ее губам своими.

С тихим вздохом она хватает меня за волосы и притягивает к себе. Поцелуй получается яростным, агрессивным. Я чувствую вкус ее помады, ощущаю языком ее зубы, выпиваю ее всхлипы.

– Я жив, – выдыхаю я ей в губы ее же собственные слова. – Я здесь.