Надо мной склонилась Лила. Она снимает перчатки, ногтем подцепляет краешек скотча и срывает его у меня с губ. Смотрю в затянутое тучами небо. Я так счастлив, что жив – почти не чувствую боли.
– Это я, – бормочу я. – Кассель. Честное слово, это я…
Сам не помню, как упал, но я валяюсь на земле. Рядом неподвижно лежит агент Джонс. На землю льется кровь. Ярко-красная, как краска. Его кровь. Пытаюсь перекатиться набок. Он мертв?
– Я знаю, – Лила дотрагивается голыми пальцами до моей щеки.
– Но как? Как ты узнала… Когда?
– Ну, ты и дурак. Думаешь, я телик не смотрю? Я слышала твою дикую речь. И конечно, поняла, что это ты. Ты же сам рассказал мне про Пэттона.
– А, да. Точно.
Стенли обыскивает труп Джонса и расстегивает мои наручники. После того, как с рук срывают скотч – вместе с кожей, специальной краской и камнями, я первым делом хватаюсь за воротник; разорвав рубашку, сдергиваю с себя амулеты и швыряю их на землю.
Больше всего на свете мне нужно избавиться от этого тела.
Впервые в жизни боль от отдачи воспринимается как избавление.
Прихожу в себя на диване, кто-то успел укрыть меня одеялом. Приподнимаюсь и только тут замечаю на другом конце комнаты Захарова: он читает.
В тусклом свете лампы его лицо кажется высеченным из камня. Портрет криминального авторитета в минуту отдыха.
Захаров поднимает взгляд от книги и улыбается.
– Тебе лучше?
– По всей видимости, – я пытаюсь держаться официально, насколько это возможно лежа на диване. Голос не совсем слушается. – Да.
Сажусь и разглаживаю свой мятый костюм. Теперь он болтается на мне как на вешалке, руки и ноги торчат из ставших слишком короткими рукавов и штанин.
– Лила наверху, – говорит Захаров. – Помогает твоей матери собраться. Можешь забрать Шандру домой.
– Но я же не нашел бриллиант…
– Я редко расщедриваюсь на комплименты, – Захаров откладывает книгу, – но то, что ты сделал… Весьма впечатляет, – он усмехается. – Ты единолично положил конец законопроекту, с которым я столько времени пытался разделаться. Да еще избавился от моего политического врага. Кассель, мы в расчете.
– В расчете? – повторяю я, сам до конца не веря. – Но я…
– Разумеется, если ты все-таки найдешь мой бриллиант, я буду весьма рад его возвращению. Поверить не могу, что твоя мать его потеряла.
– Просто вы никогда не бывали в нашем доме, – это не совсем так: один раз он точно был на нашей кухне, а может, и не один, просто я не знаю. – У вас с мамой интересные отношения, – слова сами слетают с губ, и только потом я осознаю, что мне не очень хочется слышать его ответ.
Захаров, кажется, слегка удивился.
– Кассель, в твоей матери есть что-то такое… На своем веку я встречал немало порочных мужчин и женщин. Заключал сними сделки, пил вместе с ними. И сам делал вещи, о которых сожалею… Ужасные вещи. Но я не знаю второго такого человека, как твоя мать. Для нее не существует ограничений… А если и существует, то она о них еще не знает. Она сама не жалеет ни о чем.
Захаров говорит задумчиво, с восхищением. Рядом с ним на столике стакан. Интересно, сколько он уже выпил?
– Когда мы были моложе, я ею восхищался. Мы познакомились благодаря твоему деду. И никогда друг другу особенно не нравились, за исключением тех случаев, когда получалось наоборот. Но… Что бы она ни рассказывала тебе о том, что было между нами, я хочу, чтобы ты знал: я всегда уважал твоего отца. Его честность украсила бы любого преступника.
Не уверен, что мне так уж хочется все это выслушивать, но внезапно меня озаряет: Захаров не хочет, чтобы я злился на него из-за отца, хоть и знает, что я знаю, что он спал с моей матерью. Я прокашливаюсь.
– Слушайте, не буду притворяться, будто все понимаю… Я, пожалуй, и не хочу понимать. Это дело ваше и ее.
– Хорошо, – кивает Захаров.
– Думаю, это отец забрал его у мамы. Наверное, поэтому и не получается его найти. Он был у отца.
Захаров смотрит непонимающе.
– Я про бриллиант. Думаю, папа украл бриллиант у мамы, а вместо него подсунул подделку. Она сама об этом и не подозревала.
– Кассель, украсть Бриллиант Бессмертия – это как украсть «Мону Лизу». Если у тебя заранее есть покупатель, тогда можно получить его приблизительную стоимость. Но, если покупателя нет, то это кража исключительно искусства ради – чтобы доказать всем, что ты можешь. Сбыть его нельзя – привлечешь внимание. Разве что разрезать на части, но за них не выручишь и малой доли истинной цены. Проще выкрасть в любом ювелирном магазине горсть обычных бриллиантов.
– Можно потребовать за него выкуп, – я вспоминаю про безумный мамин план.
– Но твой отец так не сделал. Если камень, и правда, был у него. Но в таком случае он владел им всего несколько месяцев.
Я внимательно смотрю на Захарова.
Он фыркает.