Черноглазая (СИ)

― Не ровняй меня с собой, ― продолжила Мелек, настолько тихо, что услышала ее только девчонка. ― Я не живу одной только мыслью стать наложницей хана. Какая уважающая себя девушка захочет этого? Если и я стану его женщиной, то только женой, тебе ясно?

― Да отпусти ты! ― взвизгнула девушка и со всей силой оттолкнула Мелек от себя. ― Ты так говоришь, но знаешь ли ты, что тебя сюда привезли уже как наложницу?!

Мелексима оторопела. Она не думала о том, с какой целью привезли ее сюда, она просто радовалась тому, как хорошо складывалась ее жизнь. И, вероятно, в этом была проблема ― она не задавала вопросы, когда стоило.

Внезапно девушка резко выпрямилась, продолжая хвататься за локоть, который саднил от того, как вцепилась в него Мелексима, и посмотрела куда-то за спину черноглазой. Мелек развернулась и увидела чуть поодаль Батыя, который, разумеется, слышал последнюю фразу девушки. Было сложно сказать, о чем он думал ― на лице хана не отразилось ничего. Мелексима же, напротив, явно показала свою злость, недоверие и… обиду? Да, пожалуй, это была именно обида. Она развернулась к хану полностью, поклонилась и, несмотря больше ни на кого, пошла к шатру шаманки.

Когда Мелек вошла, Буяннавч смешивала какие-то сухие травы и на девушку кинула один единственный взгляд. Девушка прошла в юрту, проходя в свой угол и вновь принимаясь за куколку в абсолютной тишине. Буяннавч, проследив за своей подопечной, отметила ее хмурый вид и несколько слезившиеся глаза.

― Мелек, ― позвала она. Девушка не откликнулась. Она оперлась спиной на своеобразную стену, и подтянула колени к груди, смотря на незаконченную куклу. ― Что случилось, образ мой ангельский?

― Ничего, ― равнодушно откликнулась Мелексима, перебирая пальцами волосы у куколки.

Шаманка, кряхтя, поднялась. Она приблизилась к Мелек и положила ей руку на плечо.

― Что произошло, что ты так расстроена? ― спросила шаманка. ― Великий хан разрешил тебе поехать на могилу к родным ―и ты была счастлива. Отчего теперь печальна?

Мелексима посмотрела на шаманку, и в этом взгляде было столько обиды и предательства, что женщина невольно содрогнулась. У Мелек была очень сильная энергия, которая заставляла испытывать к ней то, чего она хотела ― любовь, преданность, уважение, раболепное поклонение. Но как малый ребенок не умеет обращаться с оружием, так Мелексима не знала цену своей силы. Она как слепой котенок тыкалась, стараясь заставить жизнь идти по ее правилам, не понимая, как именно это происходит. По сути, будучи красивой женщиной, Мелексима все еще оставалась ребенком, которого легко можно было обидеть, воспринимающий каждую, даже самую крохотную ложь, за предательство.

― Значит, ― сказала Мелек, и Буяннавч поразилась тому, как холодно он прозвучал. ― С самого начала я была приведена в роли наложницы. Прекрасно.

Шаманка открыла было рот, чтобы что-то сказать, но так и не смогла. Мелексима криво ухмыльнулась, отворачиваясь, стараясь не смотреть на разукрашенное лицо шаманки.

― Мелексима… ― произнесла она, но девушка отмахнулась.

― Я знаю, знаю, ― проговорила Мелек, вставая, и делая пару шагов по юрте. Каждое ее движение сопровождалось небольшим звоном ― украшения отзывались на каждый шаг. ― Быть наложницей хана ― это почетно, это значит, что ты прекрасна, раз тебя выбрали. Так? ― Мелек круто развернулась, посмотрев на шаманку сверху вниз. ― Так все здесь считают? И каждая женщина готова порвать меня из-за этого? Да вот только мне этого не нужно. Я наложницей не стану, ― от злости, а может волнения или обиды, Мелексима перешла на русский. ― Внучка великого воина Ганбаатарав роли наложницы. Мой дед заплакал бы, узнай он о таком позоре.

― Разве быть женщиной хана не почтено? ― возразила Буяннавч. ― Подумай обо всем спокойно, Мелек. Если ты хочешь остаться…

― Кто сказал, что хочу? ― резко спросила черноволосая. ― Я здесь, пока я этого хочу. В любой момент я могу попросить хана отпустить меня, и по завету своего деда, он не станет меня сдерживать.

― Мелек! ― прикрикнула Буяннавч. Она боялась, как бы эти разговоры не дошли до ушей Бат-хана. Тогда он может прийти в ярость и наказать непокорную девчонку. Однако Мелексима разошлась не на шутку.

― Почетно, говоришь? ― Мелек горько усмехнулась. ― Всю свою жизнь, я жила в идеальном мире, там, где меня любили. Я видела, как мой дедушка любил мою бабушку. И она была у него одна. И других женщин не было. И когда он умер сразу после нее, я поклялась себе, что не выйду замуж, коли не почувствую такой сильной любви. И уж точно становление наложницы сюда не вписываются!

Буяннавч тяжело вздохнула. В отличие от других девушек, Мелексима не искала любовь хана, она лишь принимала то, что давало ей особое положение. Слова о замужестве и большой любви не были временным капризом или упрямством, Мелек искренне верила в то, что такая любовь возможна. И всеми силами хотела ее найти.