Черноглазая (СИ)

Другие девушки глянули на нее с завистью, но несколько смотрели с искренним интересным. Каждая хотела выделиться в своём танце, обратить на себя внимание, но только одной это удалось. Мелек была не права ― не каждая хотела добиться внимания хана, и именно они относились к черноглазой лучше.

Когда заиграла музыка, Мелексима прикрыла глаза, а когда вновь распахнула ― видела только Батыя. Великого хана, который смотрел на нее. И тогда девушка поняла, для кого она должна танцевать. Она танцевала душой; не красотой своего тела и не изящными движениями она привлекла внимание хана, а своим манящим взглядом, который заменял прелесть танца и его мастерство всех вместе взятых танцовщиц. Батый видел только эту девушку.

Освещенные ярким пламенем покои, музыка и хан, восседающий на своём пьедестале. Все это нервировало девушек, но не ее. Мелексима по жизни была бунтаркой, она никогда ничего не боялась, и сейчас она танцует, как ангел, сошедший с небес ― ведь и имя ее таково.

Девушки изящно опустились на пол, оставляя возможность юной черноглазой красавице станцевать на этом празднике. Заиграла ритмичная мелодия, и Мелексима в ней растворилась… Рука туда, вторая туда, изгиб тела и борьба глаз с глазами Батыя… На лице заиграла улыбка, наглая и зазывающая. Хан смотрел на танец и на черноволосую девушку, чувствуя, как весь мир растворяется, оставляя лишь её.

Она двигалась плавно, изящно, словно сливаясь с музыкой. Украшения сопровождали ее движения тихим звоном, а несколько локонов выбилось из общей прически. Но Мелексима не стала из-за этого видеть хуже ― это лишь придало ей особый шарм.

Когда замолчала музыка Мелексима замерла, сидя на ковре. На несколько секунд воцарилась тишина, а потом монголы закричали и захлопали в ладоши. Мелек кинула взгляд на монгольских женщин, те улыбались ей, ободряюще кивая. И лишь потом она подняла взгляд на хана. Он не улыбался, но на его лице что-то неуловимо разгладилось, и в глазах сверкало ― девушка приняла это за одобрение. Она широко улыбнулась и тоже захохотала, но в общем гаме этот звук потонул.

― С вашего позволения? ― спросила Мелексима. Батый непонимающе кивнул, и девушка лёгким белым перышком вышла из шатра.

Практически у самого порога она столкнулась с Хостоврулом. Он поклонился девушке.

― С праздником, ― произнёс он. Мелек кивнула.

― И тебя, Хостоврул, ― на глянула на монгола с внезапной идей и хитро прищурилась. ― Послушай, может, ты окажешь мне одну небольшую услугу? Это быстро надолго я тебя не задержу.

Через минут десять рядом с рекой горел небольшой костерок, который Хостоврул быстро и ловко соорудил для девушки. Мелек присела перед ним смотря на играющее пламя. Она отошла от лагеря, примерно к тому месту, где жили невольницы ― но сегодня они все были заняты на празднике, поэтом Мелексима находилась в относительной тишине. Для тех, кто не был приглашен в шатер на хана на Цаган Сар, поставили отдельные большие шатры, и воины праздновали там. С не меньшим раздольем ― Мелексима слышала их монгольские песни даже здесь.

Маленькая куколка была у нее в руках, Мелексима сжала ее в ладони.

― Я угадываю твоё лицо среди теней, Мрачные воспоминания убивают меня, ― тихо пропела девушка. Глаза ее слезились ― то ли от воспоминаний, то ли от дыма. Мелексима прикоснулась к куколке губами, а потом кинула ее в костер. Белую с красным ткань тут же обхватил огонь. Ткань чернела и превращалась в пепел. Яркие языки пламени отражались во влажных глазах.

― Что ты делаешь? ― внезапно раздался голос позади нее. Мелек быстро выпрямилась и посмотрела на хана, который бесшумно к ней приблизился. Мелек быстро отерла глаза и глубоко вдохнула. Легко поклонилась.

― Великий хан, ― произнесла она. Ей хотелось спросить, почему он ушел с праздника, хотелось знать, почему подошел к ней, но в итоге она не спросила ничего. Батый приблизился и кинул взгляд на горевший костер. Вспомнив, что до этого он задал ей вопрос, Мелек решила ответить. ― Это семейная традиции. Мы жгли куклы.

― И что это давало?

Мелексима усмехнулась.

― На каждый Цаган Сара, мы делали кукол без лица. Бабушка говорила, что они впитают в себя все хорошее и плохое, что случалось от праздника к празднику. Если сжечь такую куколки на праздник, то все плохое поднимется с дымом к предкам, и они уничтожат это, чтобы больше такого не происходило; а все хорошее уйдёт под землю и будет следовать за тобой, ― Мелексима грустно улыбнулась. ― Глупость, конечно, но в определённые моменты это помогало сохранить присутствие духа.

Батый хмуро посмотрел на Мелек. Сам он не особо верил в приметы и суеверия, однако он видел, как лучше от этого стало черноволосой. Даже если этого и не было на самом деле, Мелек становилось лучше, она сама отпускала боль и радость.

Внезапно Мелексима посмотрела на него с хитрым прищуром.

― А вы сжечь ничего не хотите?

― Что? ― непонимающе спросил Батый. ― Конечно, нет, что за глупости.

Но Мелексима лишь рассмеялась.

― Давайте, хан, ― уговаривала она. ― Быть может, у вас есть что сжечь?