Черноглазая (СИ)

Конь сам по себе был небольшой, с прямыми плечами и грубоватой головой. Кое-где на светло-серой шеи были хорошо заметны рыжие пятна ― как и у всех серых лошадей, жеребята рождаются вороными или рыжими, потом линяют и становятся светло-серыми.

― Они такие красивые, ― снова повторила Мелексима, поглаживая молодого коня по шеи. Тот фыркнул, слегка склонив голову, утыкаясь носом в руку Мелек, словно выпрашивая сладость. ― Они такие свободные и гордые. Люди могут их оседлать, но ничто не выгонит ветер, который играет у них в сердце.

― Он нравится тебе? ― внезапно спрашивает Батый. Мелексима поворачивается к нему и кивает с легкой улыбкой, а потом снова повернулась назад к коню. ― Тогда он ― твой.

Мелек замирает от удивления, медленно оборачивается назад. Смотрит уже без привычной улыбки, читая в черных глаза Батыя уже знакомый ей вызов. Она окидывает его взглядом, словно выискивая малейшие признаки иронии или еще чего-нибудь. Конь тыкается мордой ей в лицо, требуя внимания.

― Правда? ― переспрашивает Мелексима. Сердце начинает стучаться немного лихорадочно. Так она нервничала, только в детстве, когда дедушка подарил ей ее первую лошадь ― ту самую, от Чингисхана. Сейчас такой подарок лично ей преподносил Великий Хан. Мелек не могла отрицать, что это было почетно, даже она, со своим сумасбродным и самовлюблённым характером понимала, какая честь ей оказана. ― Это очень… очень щедрый подарок.

― Я рад, что тебе нравится, ― сказал Бату, но по его лице Мелексима не могла сказать, что он испытывал хоть какие-то чувства. ― Субэдэй подберет сбрую, чтобы ты могла ездить на нем.

― Он выглядит еще жеребенком, ― протянула Мелексима. ― Сколько ему? Два года?

― Около того.

Мелексима вновь погладила коня по шеи. Внезапно стало очень страшно ―Батый говорил о верховой езде на лошади, оседлать которую можно будет только через год или два. Неужели он думает, что она сможет жить здесь так долго? Неужели, все так думают?

Но Мелексима справляется с собой. Она поворачивается к хану полностью и, присев в поклоне, с очаровательной улыбкой произносит:

― Для меня это великая честь, прекрасный подарок. Большое спасибо.

Батый подходит ближе. Протянув руку, он проводит пальцами по холодной бледной щеке. Мелек напоминает это тот вечер, когда они встретились впервые ― тогда Батый тоже изучал ее лицо. Холодные кольца обжигали кожу, Мелек смотрела на хана распахнутыми от удивления глазами. Она знала, что она бывает импульсивной, что она создание желаний, и тот вечер в праздник лишь доказал это. Но то, что Бату хотел прикоснуться к ней… Мелек это удивляло. Возможно, Буяннавч была права, и бесследно это не пройдет.

Мелексима делает то, что удивляет ее саму. Она кладет щеку на раскрытую ладонь, ластясь, как маленький испуганный зверек. Дикий зверек, с опаской верующий в то, что его больше не обидят и не сделают больно.

Расстояние между ними куда больше, если сравнивать с тем, когда Мелексима его поцеловала. Но девушка с тем же успехом ощущает напряжение, повисшее между ними. Казалось, что в кончиках пальцев, которые лежали на ее щек, собрано нечто, причиняющее ей боль. Но это ощущение было такое эфемерным, что черноглазая не стала на нем сосредотачиваться.

― Спасибо, ― говорит она, смотря на хана. Он кивает. Мелексима не знает, что скрывается за этим кивком: «рад, что смог тебя порадовать» или «все равно, понравилось или нет». С одинаковым успехом там могло скрываться и то, и другое. Батый медленно отводит руку. С неохотой, желая еще немного ощущать холодную кожу щек. Мелек поднимает голову. На ее лице под фальшивой улыбкой запрятано чувство обречённости.

― Занимайся конем, ― говорит хан. ― Теперь он твой.

Батый разворачивается и удаляется. Конь ― который, возможно, так же чувствовал напряжение между мужчиной и девушкой ― ткнулся мордой ей в спину, недовольно фыркнув. Мелексима обернулась на теперь уже свое животное и со вздохом потрепала его по еще короткой гриве.

Прошло почти три месяца с того момента, как Великий Хан подарил Мелек коня, и почти семь месяцев, как девушка жила в стане. За это время мало что изменилось ― разве что длина ее волос. Буяннавч была рада такому ― она могла проводить вечера, напевая тихую песенку на монгольском языке, переплетая волосы Мелек.

Как-то черноглазая спросила о семье Буяннавч: отчего у нее нет мужа и детей? Шаманка грустно улыбнулась.

― Я была замужем, ― сказала она. ― Очень сильно любила его. У нас должен был быть ребенок. Но беды, как и счастье, приходят внезапно. Моего мужа убили русы во время очередного сражения. Ребенка я потеряла, и больше иметь детей не могу. Чтобы быть полезной, решила податься в знахарки.